За последним порогом. Начало - Андрей Стоев (2020)

Подумав немного, я понял, что причина тут в отсутствии военной авиации. В нашем мире именно она обеспечила отработку технологии и позволила в конце концов создать более или менее надёжные летательные аппараты. Лишь потом они начали постепенно внедряться в гражданскую жизнь. Но когда я завёл разговор с матерью, что, мол, можно ведь с высоты бросать на врага что-нибудь взрывающееся, вроде бочонка с порохом, мать снисходительно потрепала меня по голове и объяснила глупому малышу:

— Понимаешь, Кени, даже я, целитель, совершенно невоенный человек, легко сниму эту тарахтелку с любой высоты. Например, создам у неё перед носом локальное разрежение Силы. Сильные перепады Силы техника не выдерживает — у неё или мотор заклинит, или крылья отвалятся, или ещё что-нибудь. А тому, что она сбросит, я не дам даже до земли долететь.

Авиация была хорошим примером того, как условия мира предопределяют путь его развития. Кстати, позже я понял, что идея с транзисторами тоже была нежизнеспособной — хотя простые и грубые технические приборы в этом мире работали, что-то более сложное сбоило из-за естественных колебаний поля Силы. Заставить надёжно работать приборы, основанные на квантовых эффектах, такие, как полупроводники, было практически невозможно.

На том и закончились мои мечты двинуть этот мир по пути его прогресса и моего процветания. Разумеется, если подвернётся возможность «изобрести» что-то простое и востребованное вроде замка-молнии, я этой возможностью непременно воспользуюсь. Но как основа для обустройства моей жизни прогрессорство явно не подходило.

Вообще этот мир местами производил очень странное впечатление смеси времён. Помнится, меня просто потрясла огромная телега, которую тащил здоровенный битюг, но при этом колёс у телеги не было, и она парила над землёй на уровне полуметра. Мир в чём-то напоминал девятнадцатый век, но девушки ходили в мини-юбках, а одежда и поведение людей были скорее характерны для моей прошлой современности. Автомобилей — причём примитивных — было мало, мобильных телефонов не было вовсе, но при этом люди жили лет до ста пятидесяти, рак лечился амбулаторно, и даже в бедных кварталах на лицах не было печати безнадёжности. Какой мир я бы предпочёл, будь у меня такой выбор? Не уверен, что свой…

* * *

Летом произошла ещё одна история, которая добавила мне немного понимания этого мира. Мы с мамой поехали за покупками, а Ленка осталась дома одна. Она решила воспользоваться представившейся возможностью на полную. Взгромоздила на стул табуретку, залезла в шкаф, вытащила баночку земляничного варенья, но не смогла удержать её в руке. Банка упала и разбилась. Ленка в панике сбежала в свою комнату, а когда мы вернулись, и началось разбирательство, выдала дичайшую историю про землетрясение (мы как раз только что прочитали детскую книжку про вулканы и землетрясения), от которого дом шатался, и банки с вареньем вылетали из шкафов. Тот факт, что на кухне так и осталась стоять конструкция из стула и табуретки, рассказчицу не смутил.

Я до этого никогда не видел маму такой сердитой. Ленку она отругала так сурово, как никогда нас не ругала. Та перепугалась и зарыдала. Тут, наконец, и пробудилась эмпатия — на меня нахлынула такая волна детского горя и отчаяния, что я кинулся её утешать. Мама следом. Ленке для утешения была выдана другая баночка с вареньем, которое она ела, шмыгая носом, и размазывая по лицу слёзы пополам с вареньем.

Когда она наконец успокоилась, мама стала ей объяснять:

— Понимаешь, Леночка, мне не жалко для тебя варенья. Если бы ты не начала врать, я бы тебя и ругать не стала. Тебе нельзя врать никогда, даже в мелочах. Будешь врать — потеряешь силу, станешь бездарной.

— Как такое может быть? — тут уже удивился я, — Сила что, следит за этим?