Алмазная колесница - Борис Акунин (2012)

Нравственные страдания камердинера усугублялись еще и тем, что после нескольких арестов по подозрению в шпионаже пришлось камуфлировать свою национальность. Фандорин выхлопотал для своего слуги временный паспорт на имя китайского уроженца, так что теперь Маса, выходя из дому, был вынужден надевать парик с длинной косой и, согласно документу, звался невозможным именем «Лянчан Шанхоевич Чаюневин». От всех этих испытаний камердинер утратил аппетит, осунулся и даже перестал разбивать сердца горничным и белошвейкам, у которых в довоенное время пользовался головокружительным успехом.

Примерно так выглядел Маса в обличье китайца

Времена были тяжелые не только для фальшивого Лянчана Шанхоевича, но и для его господина.

Когда японские миноносцы без предупреждения атаковали Порт-Артурскую эскадру, Фандорин находился на противоположном краю света, в голландской Вест-Индии, где проводил увлекательнейшие изыскания из области подводной навигации.

Вначале Эраст Петрович не желал иметь ничего общего с войной, в которой участвовали две дорогие его сердцу страны, но по мере того, как перевес все более склонялся на сторону Японии, Фандорин постепенно утрачивал интерес и к влагостойким свойствам алюминия, и даже к поискам галеона «Сан-Фелипе», затонувшего с грузом золота в 1708 году от Рождества Христова в семи милях к зюйд-зюйд-весту от острова Аруба. В тот самый день, когда фандоринская субмарина наконец царапнула алюминиевым брюхом по торчащему из дна обломку испанской грот-мачты, пришло известие о гибели броненосца «Петропавловск» вместе с главнокомандующим адмиралом Макаровым и всем экипажем.

Наутро, доверив подъем золотых слитков компаньонам, Эраст Петрович отбыл на родину.

Прибыв в Санкт-Петербург, обратился к давнему, еще по Третьему отделению, сослуживцу, ныне состоявшему на ответственнейшей должности, и предложил свои услуги: известно, что специалистов по Японии катастрофически мало, а Эраст Петрович в свое время прожил в Стране Восходящего Солнца не один год.

Старый знакомец визиту Фандорина очень обрадовался, однако сказал, что желал бы использовать Эраста Петровича на ином поприще.

– Знатоков Японии, конечно, не хватает, как и многого другого, – сказал генерал, часто моргая красными от недосыпания глазами, – но есть прореха еще худшая – на самом, пардон, интимном месте. Если б вы знали, милый мой, в каком бедственном состоянии пребывает наша система контршпионажа! В действующей армии кое-как еще наладилось, но в тылу – мрак и ужас. Японские агенты повсюду, действуют нагло, изобретательно, а ловить их мы не умеем. Опыта нет. Мы-то привыкли к шпионам чинным, европейским, которые служат под прикрытием посольств да иностранных компаний. Азиаты же нарушают все правила. Я вот за что больше всего боюсь, – понизил голос большой человек, придвинувшись. – За наши пути сообщения. Когда война идет в десяти тысячах верст от заводов и призывных пунктов, победы и поражения зависят от железных дорог, главной кровеносной системы государственного организма. Одна-единственная артерия на всю империю – от Питера до Артура. Чахлая, вяло пульсирующая, подверженная тромбам, а хуже всего то, что почти незащищенная. Эраст Петрович, дорогой, я тут двух вещей страшусь: японских диверсий и российского разгильдяйства. Опыта по оперативной работе вам, слава Богу, не занимать. И потом, мне докладывали, вы в Америке на инженера выучились. Впряглись бы, а? На любых условиях. Хотите – восстановим вас на государственной службе, не хотите – оставайтесь вольным стрелком. Выручите, подставьте плечо.