Штуцер и тесак - Анатолий Дроздов (2020)

– Нечего тебе здесь делать, Платон! Перебирайся ко мне. Будешь жить в нормальной европейской стране, а не в этой дыре под управлением диктатора. Раньше я не могла тебе помочь – муж не позволял, но он умер, и я получила наследство. Пришлось судиться с его детьми от первого брака, – она сморщилась, – но они не смогли оспорить завещание. Наконец я смогу стать тебе матерью.

Осиротевший, я поверил ее словам. Хотел верить… Я засел за учебники французского языка, нашел и скачал в интернете аудиокурс, и к завершению отработки по распределению, уже мог худо-бедно объясниться на языке Дюма. Надо отдать должное матери: поначалу она выполняла обещание. Я перебрался в Тулузу, где, как сын гражданки Франции, получил вид на жительство. Подтянув знание языка, сдал экзамены, подтвердив диплом, и устроился работать в пожарную часть. Почему туда? Во Франции пожарные оказывают первую помощь при авариях и происшествиях. Кстати, такой профессии, как фельдшер, в этой стране не существует, вместо них – медбратья. Вот им и служил.

Платили мало. Это в Беларуси зарплата в полторы тысячи евро кажется огромной, во Франции это крохи. Треть уходит на налоги и страховки, треть платишь за жилье (весьма скромное, к слову), остается 500–600 евро. Прожить на них можно, если экономить во всем. Это я узнал, уйдя от матери. Повозившись год с сыном, она решила, что вернула родительский долг, и завела любовника – молодого араба. Почему тот сошелся с женщиной, старше его вдвое, понятно. Насмотрелся я во Франции на этих сынов пустынь. Работать не любят; найти «ханум», которая будет их содержать – обычное дело для потомка погонщиков верблюдов. Заселившись к нам, араб дал понять, что не собирается терпеть меня в квартире. В его глазах я был конкурентом на деньги матери. Случился разговор на повышенных тонах, закончившийся для жиголо телесными повреждениями, не приведшими, впрочем, к стойкому расстройству здоровья. Бил я его сильно, но аккуратно. Араб был выше на голову и здоровенный, как верблюд, потому и вел себя нагло, но против обладателя крапового берета не потянул. Падал громко. Побитый жиголо наябедничал полицейским, и меня увезли в местный участок. В камере я провел пару недель – не на гнилой соломе, конечно, но хорошего там мало. Следователь, которое вел дело, пояснил, что я могу сесть на пару лет. Мало того, что избил французского гражданина, так еще оскорблял его всяко. Следователь перечислил обидные слова, которые сообщил ему потерпевший. «Выкидыш ишака», «козое…б», «верблюд безгорбый». Произнося их, следователь улыбался – он был католиком и коренным французом, и арабов любил как я клопов.

– Этот… безгорбый называл меня христианской свиньей, – не замедлил я. – Обещал, что будет нас резать. Говорил, что уже купил нож.

– Это правда, мсье? – насторожился следователь.

– Могу подтвердить в суде, – пообещал я.

Это был период громких террористических актов. Европа стояла на ушах. Полиция и спецслужбы искали арабов, расстрелявших посетителей ресторанов в Париже и зрителей концертного зала «Батаклан». Сына пустыни взяли в оборот. Кончилось тем, что обоих выпустили. Араб отказался от обвинений, я сказал, что погорячился и неправильно понял намерения любовника матери. Так посоветовал адвокат. Но от матери пришлось съехать – она выбрала любовника, а потом меня уволили из пожарной части. Во Франции сильные профсоюзы, и кто-то там решил, что негоже иностранцу занимать место, в то время как свои не имеют работы. Можно было пободаться, затеять волынку в суде, но я плюнул и перебрался в Германию – Франция мне опротивела.