Вождь краснокожих (сборник) - О. Генри (2013)

Иду я на городскую конюшню и арендую двуколку, благо платы вперед с меня не берут ввиду приличной наружности. Подкатываю к ферме, привязываю лошадь. Вижу – на ступенях крыльца сидит какой-то фатоватый субъект в белоснежном костюме, розовом галстуке, с перстнем на пальце и в спортивной кепчонке. «Должно быть, приезжий», – думаю про себя. Спрашиваю:

– Как бы мне повидать мистера Эзру Планкетта?

– Вот он перед вами, – отвечает этот тип. – А вам чего?

Я молчу. Стою столбом и повторяю про себя куплеты из водевиля о деревне, там еще говорится о «человеке с лопатой». Вот это, значит, он и есть. А когда я присмотрелся к этому фермеру в розовом галстуке, то окончательно понял, что выбить из него монету с помощью тех пустячков, что я прихватил с собой, все равно что пытаться разнести вдребезги сейф Первого Национального банка при помощи рождественской хлопушки.

Он смерил меня взглядом и говорит:

– Ну, рассказывайте, с чем прибыли. Вижу: левый карман вашего пиджака чересчур оттопырен. Там ведь золотой слиток, верно? Давайте его сюда, мне как раз нужны кирпичи. Предупреждаю – байки о затерянных серебряных рудниках меня не интересуют.

Чувствуя себя безмозглым дураком, я все-таки вытащил из кармана свой слиток, тщательно завернутый в платок. Он взвесил его на ладони, пожевал губу и говорит:

– Доллар восемьдесят центов. Устроит?

– Свинец, из которого сделано это золото, и тот стоит дороже, – стараясь не терять достоинства, я вернул слиток на место.

– Как будет угодно. Я хотел купить его для коллекции, которую начал составлять, – говорит фермер. – На прошлой неделе я уже приобрел отличный экземпляр. Просили за него пять тысяч долларов, а уступили за два доллара и десять центов.

Тут в доме зазвонил телефон.

– Да вы проходите, – говорит фермер. – Посмотрите, как я тут устроился. Иногда мне бывает скучно в одиночестве. Это, надо полагать, из Нью-Йорка беспокоят.

Ну, мы вошли. Мебель в комнате, как у биржевика с Уолл-стрит, дубовые конторки, два телефона, кресла и кушетки, обитые испанским сафьяном, картины маслом в позолоченных рамах, в углу – телеграф отстукивает котировки.

– Хэлло-оу! – кричит фермер. – Риджент-тиэтр? Это Планкетт из имения «Сентрал Хонисакл». Забронируйте за мной четыре кресла в первом ряду – пятница, вечерний спектакль. Да-да, те, что обычно. Всего наилучшего!

– Каждые две недели мотаюсь в Нью-Йорк проветриться, – поясняет фермер, вешая трубку. – Сажусь в Индианаполисе в вечерний экспресс, провожу десять часов на Бродвее и возвращаюсь домой через сорок восемь часов.

И то сказать: первобытный фермер пещерного периода малость приоделся и пообтесался за последние годы. Вы не согласны?

Только я открыл было рот, чтобы прокомментировать некоторые отступления от старых добрых аграрных традиций, как снова затрезвонил телефон.

– Хэлло-оу? – говорит фермер. – А-а, это вы, Перкинс… Я уже говорил вам, что восемьсот долларов за этого жеребца – слишком много. Конь при вас? Хорошо, покажите мне его… Как? Очень просто: отойдите от аппарата и пустите его рысью по кругу. Быстрее, еще быстрее… Да, я слышу… Еще наддайте… Хватит. Давайте его к телефону. Ближе… И помолчите минуту. Нет, я не беру его. Что?.. Нет. И даром не возьму. Он хромает, и вдобавок с запалом. Прощайте, Перкинс.

– Ну-с, достопочтенный, – обращается он ко мне, – теперь убедились, что вы просто ископаемое? Современного агрария с налету не возьмешь. Вот, полюбуйтесь, как мы, деревенщина, стараемся не отстать от жизни.

И тащит меня к столу. На столе у него машинка, а у машинки две такие штуковины, которые вставляются в уши. Вставляю, слушаю. Женский голос, довольно приятный, зачитывает сводки убийств, несчастных случаев и прочих тонкостей политической жизни.