Двери во Тьме - Андрей Круз, Мария Круз (2012)

Федьку выписали из госпиталя в субботу утром, и я заехал за ним. Настя, радуясь наступившему выходному, да еще и наложившемуся на заведомо нелетную погоду – дождь, хоть и мелкий, сыпал с самого утра, – и возможности посидеть дома, занялась уборкой нашей крошечной, но уже вполне обжитой конуры. А днем должны были доставить заказанную мебель, призванную превратить уныло-казенную жилплощадь в некое подобие уютного семейного гнездышка. Жалкое, конечно, подобие, но все лучше, чем сейчас, будет.

«Раненый герой» вышел из дверей ровно в одиннадцать, опираясь на палку, хотя, судя по походке, она ему была не слишком нужна. Хотя, может, мне это и показалось.

– Ну ты как вообще? – спросил я его, стоящего на госпитальном крыльце и оглядывающегося по сторонам.

Смотреть особо было не на что – поздний ноябрь всей своей бесконечной мерзостью навалился на Углегорск, засыпая мокрым, быстро тающим снегом грязные разбитые мостовые. Отвратительная картина, если честно, глянешь – и из дому выходить не хочется. Ну разве что до шашлычной Шалвы Абуладзе, чтобы там забазироваться за столом в уголке и никуда уже не уходить. До весны как минимум.

– Да вроде нормально, – сказал Федька. – Опять же не без пользы – медсестричка там сексапильная, познакомился, получается.

– Тебе бы все одно, – лицемерно вздохнул я. – Милославский премию нам выписал, так что законно отметим твой выход.

– Если насчет премии не врешь и в шашлычку приглашаешь – то тем более нормально, – решительно заявил вообще редко унывающий Федька, продемонстрировав редкое совпадение взглядов на то, как хорошо и с пользой провести время.

– Как на духу, сама честность! – запротестовал я, стукнув себя кулаком в грудь для вящей экспрессии. – Оклад за полгода, Милославский подмахнул, и я свою уже получил. Кстати, чего это «приглашаю»? Ты что, финансово не участвуешь? Тебе премию тоже выписали. Нам выписали, я уточняю, не мне.

– Мне ж нельзя, я раненый, – решительно сказал он. – Это ты мне вроде как компенсацию за страдания выплачиваешь. Я тебя грудью и чем попало прикрыл, а ты меня теперь душевно благодаришь и руку жмешь. Ну и угощаешь, само собой.

– Не, ну ни стыда ни совести, – вздохнул я. – Хорошо, подкину тебе по сиротству твоему.

– Во-во, – нисколько не смутившись, радостно закивал Федька. – Ты хоть на машине, или мне, раненому герою, кровь мешками лившему, пешком топать?

– Глаза разуй, – сказал я, указав на припаркованный у самых госпитальных ворот «тазик» – маленькую, но шуструю и проходимую немецкую амфибию «Швимваген».

– До общаги меня сперва, ага? – сразу последовал заказ.

– А я тебя туда в любом случае – у меня еще дела есть, – сказал я. – Недосуг мне тебя с визитами катать. Потом с Настей заедем, ближе к делу. Годится?

– Вполне, – кивнул он, – все равно от вас ничего другого не добьешься. А что вообще делается?

– А ничего, – абсолютно честно ответил я. – Даже Иван бездельем мается, по-моему: папка у Милославского, от него абсолютно никакой информации, хоть он и обещал что-нибудь рассказать.

Влез в машину Федька все же с трудом: нога явно гнулась плохо. Но влез.

– А ты спрашивал?

– Спрашивал, – кивнул я, прикрывая тент. – На второй день его перехватил на Ферме и спросил. Но он сказал, что пока не готов говорить. Жди, сказал.

– А ты чего?

– Жду покуда, – пожал я плечами. – Что еще остается?

– А Иван говорит чего?

– Тоже молчит как партизан. Чего-то замышляют, похоже.

– Но хоть по делу мы сгоняли? – уточнил Федька.

– По моим впечатлениям – да, – честно ответил я. – Что-то они из этой папки зацепили.

Вообще я ожидал большего, если честно. Милославский, более чем настойчиво заманивая меня на работу к себе, обещал делиться информацией. Приз во всей этой истории для меня предполагался немалый – путь домой, обратно, так что хотелось быть в курсе и не хотелось быть использованным втемную.