Ангелы и демоны - Дэн Браун (2004)

Виттория жалела, что рядом нет ее любимого отца, который мог бы поделиться с дочерью своей верой. Однажды он уже объяснял ей в научных терминах возможность божественных контактов, но убедить дочь в их существовании Леонардо Ветра тогда не сумел. Она все еще помнила тот день, когда, увидев отца молящимся, спросила:

– Папа, зачем ты зря тратишь время? Ведь Бог тебя все равно не слышит.

Леонардо Ветра поднял на нее глаза и ответил с отеческой улыбкой:

– Я знаю, что моя дочь – известный скептик. Значит, ты не веришь, что Бог говорит с человеком? Если так, то позволь мне рассказать об этом на твоем языке. – Он снял с полки муляж человеческого мозга и поставил его перед ней на стол. – Как тебе, видимо, известно, Виттория, человеческие существа, как правило, используют крайне незначительную часть клеток мозга. Однако если поместить человека в экстремальную ситуацию, вызванную физической травмой, чрезмерной радостью, страхом или глубоким погружением в молитву, то все нейроны мозга начинают работать словно безумные, порождая необыкновенную ясность мысли.

– Ну и что из того? – не согласилась Виттория. – Ясность мысли вовсе не означает возможности бесед с Богом.

– А вот и нет! – воскликнул отец. – Ты же знаешь, что в подобные моменты просветления люди находят решение казавшихся ранее неразрешимыми проблем. Гуру называют подобное состояние высшим сознанием, биологи – измененным состоянием, психологи – сверхчувствительностью. – Отец выдержал паузу и продолжил: – А мы, христиане, называем это ответом на наши молитвы. Иногда божественное откровение означает лишь, что твой ум распахивается так, что слышит в твоем же сердце то, что ему уже давно известно, – закончил Леонардо Ветра с широкой улыбкой.

Сейчас, торопливо спускаясь по ступеням в темную глубину, Виттория думала, что отец, возможно, был прав. Вполне можно поверить в то, что полученная камерарием травма повлияла на мозг таким образом, что священнослужитель просто «понял», где может быть спрятано антивещество.

«Каждый из нас есть Бог, – сказал когда-то Будда. – Каждому из нас известно все. И нам следует всего лишь распахнуть свой ум, чтобы прислушаться к своей же мудрости».

И в те минуты, когда Виттория спускалась все глубже и глубже под землю, она вдруг почувствовала, что ее ум полностью распахнулся… выпустив на волю всю ее мудрость. Перед девушкой с предельной ясностью открылось то, что вознамерился совершить камерарий. И эта ясность породила в ней такой страх, которого никогда раньше ей испытывать не приходилось.

– Не надо, камерарий! Не надо! – закричала она в глубь колодца. – Вы не понимаете! – Она представила толпу людей на площади, и ее сердце похолодело. – Если вы вынесете антивещество наверх… все умрут!

* * *

Лэнгдон с риском для жизни прыгал через две ступеньки, сокращая расстояние между собой и камерарием. Проход был очень узким, но никакой клаустрофобии ученый не ощущал. Новый ужас вытеснил из его сознания все старые страхи.

– Камерарий! – кричал Лэнгдон, постепенно приближаясь к световому пятну лампады. – Антивещество следует оставить на месте! Иного выбора у нас нет!

Еще выкрикивая эти слова, Лэнгдон понял, что здесь что-то не так. Получалось, что он, поверив в божественное откровение камерария, выступает за то, чтобы собор Святого Петра, одно из величайших архитектурных достижений человечества, был разрушен.

Но люди на площади… Иного выбора нет.

Жестокая ирония ситуации заключалась в том, что ради спасения людей требовалось уничтожить церковь. Лэнгдон подумал, что подобная символическая альтернатива могла изрядно позабавить иллюминатов.

Воздух в тоннеле был влажным и прохладным. Где-то там, в глубине, находился священный necropolis… место последнего упокоения святого Петра и бесчисленного множества ранних христиан. Лэнгдон дрожал словно от холода. Оставалось надеяться, что их миссия не окажется самоубийственной.