Смерть Ахиллеса - Борис Акунин (2000)

– Как раз по пятницам в одиннадцатом часу у меня заведено разные секретно-деликатные дела обсуждать. Сейчас вот намечено тонкого вопроса коснуться – где достать денег на завершение росписи Храма. Святое дело, крест мой многолетний. – Он набожно перекрестился.

– Интриги там промеж художников, да и воровства хватает. Будем думать, как с московских толстосумов на богоугодное дело миллион вытрясти. Что ж, господа секретчики, было вас двое, теперь будет трое. Как говорится, совет да любовь. Вы ведь, господин Фандорин, ко мне как раз для тайных дел назначены, не правда ли? Рекомендации у вас отличные, не по годам. Чувствуется, что человек вы бывалый.

Он испытующе глянул новенькому в глаза, но тот выдержал взгляд и даже, кажется, без особого трепета.

– Я ведь вас помню, – вновь превратился в доброго дедушку Долгорукой. – Был на вашем венчании, как же. Все, все помню… Возмужали, сильно переменились. Ну да и мы не молодеем. Присаживайтесь, голубчик, присаживайтесь, я церемоний не люблю…

И как бы ненароком пододвинул к себе формулярный список новичка – фамилию-то запомнил, да имя-отчество из головы выскочило. А в таких делах, знал опытнейший Владимир Андреевич, промашки давать нельзя. Всякому человеку обидно, когда его имя путают, и уж тем более ни к чему без нужды подчиненных обижать.

Эраст Петрович – вот как его звали, красавчика этого. При взгляде на раскрытый формуляр князь нахмурился, потому что список был нехорош. Опасностью попахивало от списка. Уже не раз и не два просмотрел генерал-губернатор личное дело своего нового сотрудника, а ясности не прибавилось.

Формуляр и в самом деле выглядел претаинственно. Ну, 26-ти лет, православного вероисповедания, потомственный дворянин, уроженец Москвы. Это ладно. По окончании гимназии, согласно прошению, приказом по московской полиции утвержден в чине коллежского регистратора и определен на должность письмоводителя в Сыскное управление. Это тоже понятно.

Но затем начинались сплошные чудеса. Что это, спрашивается, такое – уже через два месяца:

«За отличную усердную превосходную службу Всемилостивейше произведен вне всякой очереди в чин титулярного советника с зачислением по Министерству иностранных дел»!

А далее, в графе «награждения» и того пуще:

«Орден Св. Владимира 4 степени за дело „Азазель“ (секретный фонд Отдельного корпуса жандармов)»; «орден Св.Станислава 3 степени за дело „Турецкий гамбит“ (секретный фонд Военного министерства)»; «орден Св.Анны 4 степени за дело „Алмазная колесница“ (секретный фонд Министерства иностранных дел)».

Сплошные секреты!

Эраст Петрович деликатно, но зорко посматривал на высокое начальство и в минуту составил первое впечатление – в целом благоприятное. Стар князь, но из ума еще не выжил и, кажется, не без актерства. Не укрылось от внимания коллежского асессора и затруднение, обозначившееся на физиономии его сиятельства при просмотре формулярного списка. Фандорин сочувственно вздохнул, ибо, хотя своего личного дела не читал, но примерно представлял себе, что там может быть написано.

Воспользовавшись возникшей паузой, Эраст Петрович взглянул на двух чиновников, которым по долгу службы полагалось ведать всеми московскими тайнами.

Хуртинский ласково щурился, улыбался одними губами – вроде бы приветливо, но в то же время как бы и не тебе, а неким собственным мечтаниям. На улыбку надворного советника Эраст Петрович не ответил – этот тип людей он знал слишком хорошо и очень не любил.

Вот обер-полицеймейстер ему скорее понравился, и генералу Фандорин слегка улыбнулся – без малейшей, однако, искательности. Генерал учтиво покивал, но, странное дело, посматривал на молодого человека не без жалости.

Эраст Петрович над этим ломать голову не стал – со временем разъяснится – и снова обернулся к князю. Тот тоже вовсю участвовал в этом безмолвном, но, впрочем, не выходившим за рамки приличий смотрин-ном ритуале.