Один из нас лжет - Карен Макманус (2018)

– Потому что мы вместе пережили серьезную психологическую травму, – отвечает Бронвин так, будто это снимает все вопросы.

– Слушай, сколько же у тебя правил!

Я забыл, насколько Бронвин утомительна. Даже в младших классах количество предметов, которыми она занималась каждый день, нормального человека уложило бы в постель. Она вечно старалась к чему-нибудь примкнуть или начать что-то, к чему примкнут другие. А потом курировала то, к чему примкнула, или что начала сама.

Но она, надо отдать ей должное, не зануда.

Мы молча сидим, наблюдая, как с парковки уезжают последние машины, и Бронвин время от времени потягивает из фляжки. Наконец я беру у нее фляжку и удивляюсь тому, насколько же она опустела. Вряд ли Бронвин привычна к крепкому спиртному. Она скорее из тех девушек, которые пьют вино. Если вообще пьют.

Я кладу фляжку в карман, а Бронвин осторожно берет меня за рукав.

– Знаешь, я хотела тебе сказать, тогда, когда случилось… когда твоя мама… я тебе очень сочувствую. – Она запинается. – У меня дядя тоже погиб в аварии, примерно в это же время. Я хотела тебе что-нибудь сказать тогда, но ведь мы с тобой, мы же не слишком… – Она замолкает, не найдя слов, но ее ладонь все еще лежит на моей руке.

– Все нормально. Насчет дяди – сочувствую.

– Ты очень по ней скучаешь?

О матери я говорить не хочу.

– А быстро сегодня «Скорая» приехала, да?

Бронвин слегка краснеет и убирает руку, но резкую смену разговора принимает.

– Откуда ты знал, что надо делать? Для Саймона?

Я пожимаю плечами.

– Все знают, что у него аллергия на арахис. Именно так и надо было действовать.

– Я не знала, что шприц называется ручкой. – Она фыркает и смеется. – А Купер тебе ручку дал! Будто ты ему сейчас записку писать будешь, о господи! – Она так сильно ударяется головой о стену, что я невольно думаю, не треснуло ли у нее что-нибудь. – Мне надо ехать домой. Это все как минимум непродуктивно.

– Предложение подвезти остается в силе.

Я не жду, что она его примет, но она отвечает:

– А почему бы и нет? – И протягивает руку.

Она спотыкается, когда я помогаю ей встать. Я не думал, что через пятнадцать минут алкоголь так подействует, но, видимо, недооценил фактор малого веса Бронвин Рохас. Надо было раньше забрать фляжку.

– Где ты живешь? – спрашиваю я, садясь в седло и вставляя ключ зажигания.

– Торндайк-стрит. Пара миль отсюда. Через центр, свернуть на Стоун-Вэлли-террас после «Старбакса».

Богатый район. А как же! Обычно я на своем байке никого не вожу, и второго шлема у меня нет, так что я отдаю ей свой. Бронвин берет его, и мне приходится усилием воли отвести глаза от голой кожи ее бедра, когда она устраивается, поправляя юбку. Она обнимает меня сзади – слишком крепко, но я молчу.

– Ты только медленно, ладно? – просит она нервно, когда я завожу мотор.

Мне было бы приятно ее еще немного поподкалывать, но вместо этого я выезжаю с парковки вдвое медленнее обычного. И тут она, хоть я и не думал, что это возможно, сжимает меня еще крепче. Так мы и едем – ее голова в шлеме прижата к моей спине, и я бы поспорил на тысячу долларов (если бы у меня она была), что глаза у нее были крепко закрыты до тех пор, пока мы не подъехали к ее дому.

Дом как раз такой, как я и ожидал, – большой, викторианский, с просторной лужайкой и группами незнакомых мне деревьев и цветов. Перед домом стоит внедорожник «Вольво», и мой байк – в приступе великодушия можно назвать его классическим – выглядит рядом с ним так же нелепо, как Бронвин – у меня за спиной. Вот бывают вещи, друг с другом не сочетаемые.

Бронвин слезает с мотоцикла и пытается снять шлем. Я расстегиваю его и помогаю стянуть с ее головы, освободив запутавшуюся в застежке прядь волос. Бронвин делает глубокий вдох и переводит дыхание, поправляя юбку.

– Это была жуть, – говорит она и вздрагивает от телефонного звонка. – Где мой рюкзак?