Начало - Игорь Валериев (2019)

– Это мой дедушка, – глаза Мэй наполнились слезами. – Ему очень плохо. Надо пулю доставать, иначе начнется заражение, а ваши целители мужчина и женщина этого не делают. А я им объяснить не могу, они меня не понимают. Никто здесь не понимает.

Мэй Лин закрыла лицо руками и заплакала громко и навзрыд. В это время в палату вошла Мария-Марфа.

– Очнулся, казак? Опять в шаге со смертью разминулся? – Мария подошла ко мне и положила руку на лоб, проверяя температуру. – Пулю из плеча тебе извлекли. Повезло, она сначала в рюкзак тебе попала, покрошив там содержимое, и только потом уже на излете до тела добралась. Глубоко и не вошла. Сычев пулю достал, рану хорошо прочистили. Жара у тебя нет сейчас. Так что, глядишь, через пару недель на ноги встанешь, а месяца через два о ране и забудешь. Везучий ты, Тимофей. Бог тебя любит! А девчонку зачем до слез довел?!

– Это не я. Она плачет, что деду ее помощь не оказывают, пулю не вынимают. А ее здесь никто не понимает.

– А ты что же, ее понимаешь? Отец Александр пытался с ней объясниться, но не смог. Китайского языка он не знает, а тех, что батюшка знает, девчушка не понимает.

– Она не из Поднебесной, а из королевства Чосон. Разговариваем мы с ней на английском языке, который она знает. И что там с ее дедом?

– Что с дедом, что с дедом! Боится Сычев пулю из него извлекать. Глубоко сидит, рядом с почкой и позвоночником. Телеграфировали в Благовещенск о ваших с Ромкой очередных подвигах и о раненом. Но не думаю, что кто-то врача пришлет. Да и не доживет дед до приезда врача.

Внимательно слушающая наш разговор Мэй попросила рассказать ей, о чем мне поведала Мария. Услышав мой пересказ, Мэй решительно сказала, что пулю достать можно. Она видела рану у деда, когда помогала его перевязывать. Дед у нее был известным врачом и многому ее, как внучку, научил. Она готова помочь сделать операцию по извлечению пули. Всю эту сумбурно изложенную информацию я довел до Марии.

Сычева удалось уговорить на проведение операции с дедом Мэй через час, при этом основным аргументом был факт, что раненый все равно умрет, если ему не вынуть пулю. Но при операции он умрет быстро, а если пулю не вынуть, то от сепсиса – «заражения крови» – будет умирать долго и мучительно.

Еще через час, который ушел на подготовку, в операционной собрались Сычев, Марфа, Мэй. На операционном столе на животе лежал обнаженный по пояс дед девушки, которому Мэй влила в рот и заставила проглотить несколько минут назад какую-то настойку, сказав, что это опиум. В качестве переводчика Сычев и Мэй дотащили в операционную меня и разместили полулежа на лавке, подложив под спину и голову несколько подушек. Инструмент для операции по необходимости был заточен, прокипячен, нить с иглой лежали в крепком самогоне двойного перегона.

Операция началась. Я переводил слова Мэй, которая руководила операцией, а через некоторое время она отобрала нож и щипцы с вытянутыми зажимами у Сычева и сама продолжила ковыряться в спине деда. Через несколько мгновений с торжествующим криком она подняла вверх щипцы с зажатой в них пулей. После этого в дело вступила Марфа, зашив рану, а дальше я уже не видел, так как потерял сознание. Крови, видимо, я потерял много, и переводил слова Мэй, находясь в каком погранично-плавающем состоянии. А как она пулю вытащила, расслабился и уплыл.

Следующую пару дней я то приходил в себя на короткое время, то уплывал в какой-то сон-забытье. Как позже узнал, Мэй давала мне с питьем немного опиума, который и приводил меня в такое состояние. Дед Мэй лежал на соседней кровати, и девушка ухаживала за нами обоими. Мои естественные надобности обслуживала пожилая женщина из орочей, которая за совсем мизерную плату убиралась в фельдшерском пункте, ухаживала за больными, обстирывая, обмывая и вынося утки за ними.