Башня Ласточки - Анджей Сапковский (2007)

— Знаю, — подтвердил он. — Это были твои первые слова, которые вовсе не были бредом. Точнее — одни из первых. Потому что прежде всего ты спросила о своем коне и своем мече. Именно в такой последовательности. Когда я заверил тебя, что и конь, и меч под надежным присмотром, ты заподозрила меня в соучастии какому-то Бонарту и решила, что я не лечу тебя, а подвергаю пыткам надежды. Когда я не без труда вывел тебя из заблуждения, ты назвалась Фалькой и поблагодарила меня за спасение.

— Это хорошо. — Она отвернулась, словно опасалась смотреть ему в глаза. — Хорошо, что не забыла поблагодарить. Все, что случилось, я помню как бы сквозь туман. Не знаю, что было явью, а что сном. И боялась, что не поблагодарила. Меня зовут не Фалька.

— Об этом я тоже узнал, хотя скорее всего случайно. Ты разговаривала в бреду.

— Я беглянка, — сказала она, не поворачиваясь. — Беглец. Укрывать меня опасно. Опасно знать, как меня в действительности зовут. Мне надо лезть в седло и выматываться, пока они не добрались сюда.

— Ты только что, — мягко сказал он, — с трудом села на горшок. Что-то я не представляю себе, как ты залезешь в седло. Но уверяю: здесь безопасно. Здесь тебя никто не отыщет.

— За мной наверняка гонятся. Идут по следу, перепахивают все кругом…

— Успокойся. Ежедневно идут дожди, следы найти невозможно. А ты на безлюдье, у отшельника. В доме пустынника, который отринул себя от мира или мир от себя так, чтобы миру тоже нелегко было бы его отыскать. Впрочем, если ты так хочешь, я могу найти способ передать весть о тебе твоим родным или друзьям.

— Ты даже не знаешь, кто я…

— Ты — раненая девушка, — прервал он. — Убегающая от кого-то, кто не задумываясь ранит девушек. Хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе?

— Некому сообщать, — после краткого молчания ответила она. Высогота уловил, как изменился ее голос. — Мои друзья погибли. Все до единого.

Он промолчал.

— Я — смерть, — продолжала она странным голосом. — Каждый, кто сталкивается со мной, умирает.

— Не каждый, — возразил он, внимательно глядя на нее. — Не Бонарт, тот, чье имя ты выкрикивала в бреду, тот, от которого собираешься теперь убегать. Ваше столкновение навредило больше тебе, чем ему. Это он… ранил тебя в лицо?

— Нет. — Она сжала губы, чтобы приглушить то ли стон, то ли ругательство. — В лицо меня ранил Филин. Стефан Скеллен. А Бонарт… Бонарт ранил гораздо сильнее. Глубже. Что, я и об этом тоже говорила в бреду?

— Успокойся. Ты ослабла, тебе нельзя перевозбуждаться.

— Меня зовут Цири.

— Я сделаю тебе компресс из арники, Цири.

— Подожди… немножко. Дай мне зеркало.

— Я же сказал…

— Пожалуйста!

Высогота решил, что дальше оттягивать не стоит. Принес даже каганчик, чтобы она могла лучше рассмотреть, что сотворили с ее лицом.

— Ну да, — сказала она изменившимся, ломким голосом. — Ну да. Так я и думала. Почти так, как я думала.

Он вышел, задернув за собой занавеску.

Она старалась всхлипывать совсем тихо, так, чтобы он не слышал. Очень старалась.

***

Через день Высогота снял половину швов. Цири ощупала щеку, пошипела как змея, жалуясь на сильную боль около уха и большую чувствительность шеи в районе челюсти. Однако встала, оделась и вышла во двор. Высогота не возражал и сопровождал ее. Помогать или поддерживать надобности не было. Она была здорова и гораздо сильнее, чем можно было предполагать.

Покачнулась лишь, когда выходила, и прислонилась к дверному косяку.

— Однако… — Она подавилась воздухом. — Ну и холодина! Мороз, верно? Уже зима? Сколько же времени я здесь провалялась? Сколько недель?

— Ровно шесть дней. Сегодня пятое октября. Но октябрь обещает быть очень холодным.

— Пятое октября? — Она поморщилась, ойкнула от боли. — Это как же так… Две недели?

— Что? Какие две недели?