Башня Ласточки - Анджей Сапковский (2007)

— А ты об этом не знала? Столько всего знаешь, а этого — нет? Она приходила к нему, когда после «великолепного» прыжка он лежал и лечился. Читала ему, рассказывала сказки, держала за ручку… А стоило кому-нибудь войти в комнату, оба краснели как два мака. Ну и наконец Яльмар известил меня, что они обручились. Меня чуть удар не хватил. Я тебе, сопляку, отвечаю, покажу обручение, ага, плетью из сыромятной кожи. Но, честное слово, я немного испугался, поверь, потому что понимал, что у Львенка горячая кровь, что ей все трын-трава, потому как она бесстрашная, чтобы не сказать — психованная… К счастью, Яльмар весь был в лубках и перевязках, так что глупостей они наделать не успели, да и не могли…

— Сколько же им тогда было лет?

— Ему пятнадцать, ей — неполных двенадцать.

— Пожалуй, ты малость переусердствовал со своими опасениями.

— Разве что самую малость. Именно. Но Калантэ, которой я вынужден был обо всем рассказать, не отмахнулась от проблемы. Я знаю, что у нее были матримониальные планы касательно Цири, кажется, имелся в виду Танкред Тиссен из Ковира, а может, реданский Радовид, точно не знаю. Но слухи могли нарушить проекты марьяжа, даже слухи о невинных поцелуйчиках или полуневинных ласках. Калантэ незамедлительно забрала Цири в Цинтру. Девочка скандалила, кричала, захлебывалась соплями, но все впустую. С Львицей из Цинтры не спорят. Яльмар потом два дня лежал, отвернувшись лицом к стене, и не произносил ни слова. А как только выздоровел, вознамерился украсть скиф и в одиночку плыть в Цинтру. Получил ремнем и успокоился. А потом…

Крах ан Крайт замолчал. Задумался.

— Потом наступило лето, затем осень, и уже вся нильфгаардская рать пёрла на Цинтру с южной стороны, через Марнадальские ступени. А Яльмар нашел другую оказию стать мужчиной. В Марнадале, под Цинтрой, под Содденом он мужественно кидался на Черных. Потом тоже, когда драккары ходили к нильфгаардским берегам, Яльмар с мечом в руках мстил за якобы невесту, о которой тогда ходили слухи, будто она погибла. Я не верил, потому что не было феноменов, о которых я тебе рассказывал… Ну а теперь, когда Яльмар узнал о возможной спасательной экспедиции, он вызвался добровольцем.

— Спасибо за рассказ, Крах. Я передохнула, слушая тебя. И забыла о… заботах.

— Когда отправляешься, Йеннифэр?

— В ближайшие дни. Возможно, завтра. Осталась еще одна последняя телесвязь.

***

Глаза Краха ан Крайта были словно глаза ястреба. Свербили глубоко, до самого дна.

— А ты случаем не знаешь, Трисс Меригольд, с кем беседовала Йеннифэр в последний раз, перед тем как размонтировать дьявольскую машину? В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое августа? С кем? И о чем?

Трисс прикрыла глаза ресницами.

***

Преломленный бриллиантом луч света оживил розблеском поверхность зеркала. Йеннифэр протянула обе руки, произнесла заклинание. Ослепительная вспышка превратилась в клубящийся туман, туман стал быстро сгущаться. Появилось изображение комнаты с затянутыми яркими тканями стенами.

Движение в окне. И неспокойный голос:

— Кто? Кто там?

— Трисс, это я.

— Йеннифэр? Ты? О боги! Откуда… Где ты?

— Не имеет значения, не блокируй, изображение неустойчивое. И убери светильник, он слепит.

— Готово. Конечно.

Хотя пора была поздняя, Трисс Меригольд была не в неглиже, но и не в рабочем костюме. На ней было выходное платье. Как обычно, застегнутое до самого верха.

— Мы можем разговаривать свободно?

— Конечно.

— Ты одна?

— Да.

— Лжешь.

— Йеннифэр…

— Меня не обманешь, девчонка. Я знаю твою улыбочку, насмотрелась… У тебя такая была, когда ты взялась у меня за спиной спать с Геральтом. Тогда ты тоже натягивала маску невинности, как и теперь. И сейчас она означает то же самое, что и тогда!

Трисс покраснела. А рядом с ней в окне появилась Филиппа Эйльхарт в темно-синем мужском вамсе с серебряным шитьем.