Мастер-класс - Кристина Далчер (2020)

И потом, без Малколма у меня не было бы ни Энн, ни Фредди, тут и говорить не о чем.

Фредди ласково пригладила мне волосы своей маленькой ручонкой и спросила:

— Ты ведь скоро начнешь поправляться, да?

— Да, конечно, детка. Конечно, я скоро поправлюсь.

— А знаешь, я хочу стать врачом, когда вырасту, — шепотом сообщила она мне на ухо. — И я так всех вылечу, что каждый человек будет просто идеальным.

Я постаралась улыбнуться, только получилось это у меня плоховато — улыбка вышла вымученная, сухая.

— Ты сможешь стать кем угодно, когда вырастешь. Кем сама захочешь.

— Обещаешь? — И Фредди еще крепче прижалась ко мне.

— Святой истинный крест.

— И?

— И это все, Фредерика. Святой истинный крест — и довольно.

Мама, поймав мой взгляд, повернулась к сиделке, которая только что вошла, чтобы обтереть меня губкой и смазать мне губы какой-то маслянистой субстанцией, предохраняющей от трещин. Одними губами мама что-то спросила у этой женщины, и та ответила ей тоже безмолвным движением губ. По-моему, мне удалось прочесть то, что она сказала: «Скоро».

— Я хочу домой, — сказала я.

Сиделка с пониманием кивнула и пообещала:

— Я прямо сейчас выясню, как это можно устроить. — Потом она повернулась к Фредди и предложила: — Как ты насчет какао? Можно прямо у нас в сестринской выпить. Я варю очень вкусный, с алтеем. — И она увлекла Фредди за собой, хотя та все продолжала за меня цепляться. Мне даже показалось, что эта женщина в белом — вовсе не медсестра, а некая разновидность духа или, например, джинна.

Раньше я как-то никогда особенно не задумывалась о том, как и где мои девочки стали бы жить без меня, кто принял бы из моих рук материнскую эстафетную палочку, если бы мне действительно пришлось ее отдать. В наших с Малколмом завещаниях возможными опекунами были названы мои родители, но только в том далеком и практически невероятном случае, если бы мы оба умерли одновременно. Однако Малколм, насколько мне было известно, умирать отнюдь не собирался, а в то место, куда он был намерен в ближайшее время отправиться, вряд ли можно было взять с собой наших детей. Значит, оставались только мои родители. Я тебя осалила, мам! Теперь ты водишь.

И все же подобная реальность была еще слишком нова. О том же говорили мне и глаза моей матери.

Пока папа подписывал необходимые документы, двое санитаров осторожно переместили мое бессильное тело на носилки, которые станут моим временным ложем, пока я не доберусь до постели в доме моих родителей, а потом и до более постоянного, вечного своего ложа. Мое тело в руках санитаров казалось совсем легким, точно тело призрака. Халат распахнулся, обнажая мои мощи, и мне показалось, что мама, не сдержавшись, в ужасе охнула и тут же прикрыла рот ладонью.

Поскольку я все еще пребывала в сознании и даже в здравом уме, меня посетило множество разных людей. Мой лечащий врач. Социальный работник. Представитель местного хосписа. Я подписала массу бумаг, мне зачитали вслух массу инструкций, потом пришла какая-то незнакомая медсестра и стала отсоединять меня от мониторов. Без них я сразу почувствовала себя практически голой. Вопрос о том, кто в какой машине поедет, решился мгновенно и без каких-либо споров: папа сказал, что отвезет домой Ому и Фредди, а мама и Энн вместе со мной поедут на «скорой помощи». Сирену в «скорой помощи» на этот раз не включали: в ней не было никакой необходимости. Сирены нужны для тех случаев, когда человека еще можно спасти.

Мне успели принести еще один, последний, документ, где требовалась моя подпись, и я кое-как ее изобразила — словно подписала чек в магазине или квитанцию на доставку продуктов.

Таким вот обыденно скучным оказался процесс приближения к смерти.

Глава семьдесят шестая

ВСКОРЕ: