Основной компонент - Александр Пономарев (2021)

Жилье встретило теплом и весело потрескивающим огнем в сложенной по центру избы печке. На вбитом в потолочную балку крюке висела старая керосинка с закопченным стеклом. Я так и представил, как по вечерам в ней теплится огонек, размазывая тени по стенам и разгоняя мрак по углам. В красном углу на полочке под белым рушником когда-то была икона. Бревна со временем потемнели, и там, где она стояла, остался светлый прямоугольник. Теперь это место занимала перевязанная черной ленточкой фотокарточка мужчины в военной форме с двумя миниатюрными танками в петлицах. Печальные глаза танкиста смотрели на каждого, кто заходил в дверь, и от этого взгляда становилось не по себе. Погибший сын хозяйки как будто заглядывал в самые потаенные уголки души, извлекая на свет все темное и светлое, что хранилось там. Под полочкой до сих пор висела лампадка. Сейчас она не горела, но я подозреваю, что иногда бабулька зажигала в ней маленький огонек и, встав на колени, разговаривала с сыном, глядя на фотографию выцветшими от слез глазами.

Внутреннее убранство избы не отличалось изысками. Покосившиеся оконца закрывали короткие шторки с вышивкой, на дощатом полу разноцветными дорожками протянулись половики. В дальнем углу горбился окованный железом сундук, где хозяйка хранила нажитый за всю жизнь небогатый скарб. Простенок между окнами занимал стол под заштопанной, но чистой скатертью. Под ним три табуретки, четвертая в углу, где фотография, на ней пожелтевшая от времени газета «Правда» и цветочный горшок с геранью. Справа от входной двери грузно осела бадья с водой, слева на тощих ножках застыла деревянная скамья. С обратной стороны к печке жалась железная кровать под серым шерстяным одеялом и с горкой подушек в изголовье.

Ваня помог мне сесть на скамейку, стащил с ног сапоги, из которых на пол высыпался хрусталь ледышек, поставил обувь подошвами к печке. Потом подхватил под мышки, подвел к торцу печи, усадил на пол. Стол с табуретками как раз оказался напротив меня. Рядом со мной села Марика, прижалась к печке спиной, обхватила мою руку ладошками и подула теплом на посиневшие от холода пальцы.

Красноармейцы скинули капюшоны маскхалатов, сняли вещмешки, подвесили их за лямки на торчащие из бревна кованые гвозди. Те шли в ряд справа от двери и, по-видимому, заменяли хозяйке вешалку. Туда же отправились серые ушанки с красной жестяной звездочкой по центру мехового козырька. Расстегнув несколько пуговиц защитной хламиды и бушлатов, солдаты разбрелись по избе, оставив оружие при себе.

Синцов тоже чуток разоблачился, сел на скрипнувший под его весом табурет, положил автомат на колени. На усталом лице отчетливо читалась решимость в любую секунду пустить оружие в дело.

– Нам бы обогреться немного, мамаша, да кипяточку, если можно, – попросил он за всех.

Старушка бросила в меня уничтожающий взгляд и пошаркала к печке, рядом с которой на полу стоял закопченный чайник с изогнутым носиком. Пока бабулька гремела посудой и наливала воду, Марика задремала, навалившись на мое плечо. Ей нужен был хороший сон, а мне чистая и сухая одежда. Застывшая форма постепенно оттаивала и неприятно липла к телу.

Я поднял свободную руку, сказал шепотом:

– Старшина, мне бы обсохнуть надо, я до встречи с тобой в ледяной купели побывал. Да и дивчину на кровать положить бы не мешало. Может, попросишь ребят, они ее перенесут, а я пока форму сниму, подсушу на печке немного.

Петр Евграфович сощурил глаза, склонил голову набок, словно присматривался к чему-то, потом кликнул Резо и велел ему заняться Марикой.

Грузин расплылся в улыбке, бережно взял девушку на руки. Марика так устала, что даже не проснулась, когда ее рука свесилась до пола. Осторожно перенес ее на скрипнувшую пружинами кровать и накрыл старым одеялом. Марика что-то пробормотала во сне, повернулась на бок и, сжавшись в комочек, мирно засопела.