За тридевять земель - Екатерина Мекачима (2021)

Спустившись на пирс, Василиса обернулась: тень под дубом сместилась, и скамью освещало солнце, пробивающееся сквозь дрожащую на ветру листву. Как же так? Царица посмотрела на капище, которое располагалось на возвышении острова: даже в свете дня было видно, что в огнивицах горел Сварожич. Василиса вздохнула и села в лодку.

Налетевший ветер взволновал тихие воды озера, и поднявшиеся волны бились о борта лодки. Но ветер подгонял суденышко, волны не мешали Василисе плыть: царица даже подняла вёсла, и заботливый ветер нёс её лодочку. Внук Стрибога был студёным, не летним. Но эта его свежесть не походила на холод Неяви – она отрезвляла и отгоняла морок. Когда лодка причалила к пирсу, ветер стих. Василиса удивлённо огляделась: ей помог Стрибог?

– Спасибо, Ветер, – тихо прошептала царица, и лёгкое дуновение коснулось её. Василиса грустно улыбнулась и сошла на берег.

Глава 8

Серебряная Песнь

Мирослава открыла глаза, но мир был слишком ярким, и она зажмурилась.

– Доченька, – молвил матушкин голос, – ты слышишь меня?

– Да, матушка, – тихо ответила Мирослава, не размыкая глаз. Свой голос девушка услышала сухим и резким, будто всю жизнь воды не пила.

Тёплая ладонь матери легла на лоб и погладила по голове.

– Как ты? – прошептала мать.

– Пить хочу, – сипло ответила Мирослава.

По шуршанию ткани Мирослава поняла, что мама покинула её комнатку – занавеской отгороженную от остального дома кровать подле печи. Мирослава вновь постаралась открыть глаза: холодный дневной свет, что лился из окон большой горницы, пробивался сквозь вышитый узор занавески подле её постели. Но даже такой неяркий свет ослеплял, складывался в серебряные всполохи. Свет играл на белых вышитых простынях и, превращаясь в туман, таял у потолка. Мирослава изо всех сил старалась не закрывать глаза и не поддаваться мороку.

Матушка вернулась с кружкой воды: мать шире отодвинула занавеску, отчего Мирославе ещё больше захотелось зажмуриться.

– С тех пор, как с Красной Весны Вель с Забавой принесли тебя без сознания, уже день прошёл, а ты всё спишь, – говорила матушка, помогая Мирославе сесть и давая ей воду. Свет отражался и от расшитой льняной рубахи матери, теряясь в складках тёмной понёвы; играл на материнском лице, мягко очерчивая морщины вокруг добрых глаз. Мирослава, отгоняя наваждение, поморгала и взяла воду. – Сегодня я отца за волхвом послала. Скоро придёт старец Никодим. – Мать опустилась на стул подле кровати Мирославы.

Мирослава пила, и с каждым глотком воды ей становилось легче. Когда Мирослава выпила воду, мать взяла кружку и обеспокоенно посмотрела на дочь:

– Что случилось на празднике?

Мирослава нахмурилась: в памяти было только то, как она с сестрой собиралась на Красную Весну. Далее начиналась чёрная пелена. И чем больше старалась девушка вспомнить, тем темнее становился морок.

– Я не помню, – покачала головой Мирослава и посмотрела в серые, обрамлённые морщинами глаза матери. – А что Забава говорит?

– Забава вообще не хочет рассказывать о празднике. – Матушка вздохнула и опустила взгляд. – Даже отец не смог разговорить твою сестру – ходит чернее тучи, будто сам Полоз ей на Весне явился, храни нас Сварог. Даже запрет отца не выходить из дома твою сестру не вразумил. – Мать снова посмотрела на дочь. – Медовухи небось обе напилися, да? И этот Вель постоянно о твоём здравии спрашивает, у калитки всё околачивается. Женихалась с ним уже?

Мирослава непонимающе смотрела на матушку, которая строго глядела на неё.

– Кто такой Вель? – спросила Мирослава.

– Ты даже не помнишь того, кто тебя на руках в избу принёс? – строго спросила мать. – Неужели медовуху пили?

Мирослава подвинулась ближе к матери и взяла её теплую грубую ладонь.