Князь - Александр Прозоров (2017)

– Вот и ладно, – кивнул боярин. – Атласную рубаху надень, шаровары и сапоги яловые. Саблю, само собой, пристегни, но броня ныне нам ни к чему. В полюдье поедем, по имению, по деревням нашим. Глянем, везде ли порядок, как посеялись, сколько скотины опросталось, как косится, нет ли людей приблудных, не слышно ли о татях лесных али иных бедах. Старостам наказ дадим, себя покажем. Коли смерды господина долго не видят, мысли у них дурные появиться могут. Что руки над ними нет, что ослаб помещик, что на защиту его надежды нет более, а волю его можно не исполнять. Споры надо рассудить, с мужиками уговориться, коли не так что идет. Сбирайся, коней ужо седлают.

Боярин вышел, а Андрей понял, что остался без завтрака. Он открыл сундуки, достал парадную одежду – и опять поймал за руку скользнувшую было к дверям девушку, привлек к себе:

– Ничего не бойся. Все у нас хорошо будет. Все… – Он снова поцеловал ее горячие губы, отпустил и торопливо начал переодеваться.

Уже через полчаса он с Василием Ярославовичем выехал за ворота, повернул влево, к Литкам, и на рысях помчался по успевшей порядком зарасти за весну дороге. Следом, разумеется, скакали четверо холопов – как же боярину без свиты? Все шестеро мчались налегке: без чересседельных сумок, без заводных коней, без брони и оружия. Лук, щит да сабля на поясе не в счет. Это так, на всякий случай: если дичь встретится – подстрелить, если тать какой за земли помещичьи забредет – чтобы было чем зарубить или пристукнуть, а потом повесить. Тюрьма в усадьбе не предусматривалась. Своих провинившихся или пороли, или в «холодную», неотапливаемую кладовку на ночь сажали. Чужих негодяев, татей или душегубов тут же и вешали – там, где ловили. Дурные мысли держать кого-то годами взаперти, да еще и кормить на дармовщину никому в голову не приходили. Живешь честно – трудись. А не хочешь трудиться – значит, и жить тебе, собственно, незачем.

Обогнув озеро и миновав Сешковскую гору, боярин чуть придержал коня, позволив новику себя нагнать, и поинтересовался:

– Ты ничего не хочешь сказать, сын?

– Вроде нет, – пожал плечами Андрей. – Разве только… Ну порох мы весь спалили. Там, у Острова, во время битвы. В Москву ехать надо, покупать. Больше нигде не возьмешь. И свинец тоже купить нужно. А то у матушки скоро посуды свинцовой совсем не останется.

– В Москву? Да-а… – Боярин недовольно нахмурился, но кивнул: – Да, съездить надобно… Нашему брату Кошкину ты удружил в прошлый раз немало. Узнать надобно, как он ныне держится при дворе, что там творится. Может статься, и нам от милостей великокняжеских перепадет. Однако же о другом я тебя спрашиваю. После похода нашего ты к причастию так и не подошел, не исповедался, отпущения грехов не получил.

– Не нравятся мне попы из Филаретова храма, – после короткой заминки придумал Зверев отговорку. – Злые они какие-то. В Великие Луки я на службу в воскресенье съезжу. Там причащусь.

– Ишь ты, слуг Божьих на хороших и плохих делить начал, – хмыкнул Василий Ярославович. – Никак выше Бога себя ставишь? Может, пусть Он средь слуг своих зерна от плевел отделяет?

– Пусть, батюшка, – согласился новик. – Да только, когда я в храм прихожу, я же заместо Божьего лика их рожи созерцаю. На что мне такое удовольствие? Бог в моем сердце, он попам неподвластен. А через кого таинства принимать, я уже сам решу.

– «Бог в сердце», «через кого таинства принимать», – ухмыльнулся боярин Лисьин. – Экие ты речи вести научился! Небось от Лютобора ереси такой набрался?

– А при чем тут Лютобор? – тут же насторожился Андрей. – Он против истинной веры ничего не имеет. Сам мне советовал и на службы ходить, и крестик носить нательный.