Холодная рука в моей руке (сборник) - Роберт Эйкман (1975)

Тут откуда ни возьмись появился папа. Вцепившись в мою руку, он сообщил, что мама, поднявшись наверх, совсем расхворалась (это можно было предугадать заранее); после ужина мне тоже следует подняться в свою комнату, заявил папа. Потом он принялся яростно работать локтями, расчищая нам путь; оказавшись у стола, начал пичкать меня всевозможными кушаньями, как видно, желая превратить в фаршированную индейку. Но, как я уже сказала, аппетита у меня не было, так что названия блюд, которые папа скормил мне или истребил сам, совершенно ускользнули из моей памяти. Все съеденное я «залила» (как выражаются у нас в Дербишире) невероятным (по моим меркам) количеством местного вина, которое все гости, включая папу, сочли чрезвычайно легким; мне оно, впрочем, показалось ничуть не легче, а может быть, и тяжелее тех вин, которые мне доводилось пробовать прежде. Признаюсь, я выпила немного этого вина еще до ужина, во время так называемого флирта с местными мужланами. Любопытно, что папа, привыкший выражать неодобрение по любому поводу, не имел ничего против моих неумеренных возлияний. К моему великому удивлению, он не предпринял ни малейшей попытки меня ограничить. Будь рядом мама, уж она, конечно, быстро положила бы этому конец. Как правило, ей самой достаточно двух-трех бокалов, чтобы почувствовать себя плохо. Так или иначе вчера за ужином я впала в подобие «транса»: с трудом заставляла себя есть и с фатальной легкостью накачивалась вином. После ужина папа вновь попытался отправить меня наверх – спать или, возможно, ухаживать за мамой. Но, так как я слишком много выпила и надеялась, что меня терпеливо дожидается новый друг, все обернулось очередным фарсом. Надо было как-то отделаться от папы, поэтому я обещала сделать все, что он хочет, и через минуту забыла все свои обещания, в чем бы они ни заключались. Слава богу, с тех пор я еще не попадалась папе на глаза.

Да и вообще, сегодня я еще никого не видела, за исключением разбудившей меня графини. А вчера для меня существовал лишь он один.

Он ждал меня, безмолвно стоя в тени чуть колыхаемых сквозняком гобеленов, под рядами гирлянд, украшающих стены. Когда я подошла, он порывисто сжал мою руку. Разумеется, всего лишь на мгновение, однако я имела возможность ощутить, какая у него железная хватка. Мой новый друг выразил надежду, что не нарушает моих планов, отрывая меня от танцев. Я поспешно ответила: «Нет-нет». Говоря откровенно, в ту минуту я вряд ли была бы в состоянии танцевать; надо сказать, при любых обстоятельствах хождение мерным шагом в обществе замшелых древностей не относится к числу моих излюбленных занятий. Он с мимолетной улыбкой заметил, что когда-то считался отменным танцором.

– Да неужели? – без особого интереса осведомилась я. Выпитое вино придало мне развязности. – И где же вы танцевали?

– В Версале, – ответил он. – А еще в Петербурге.

Хотя я и находилась под действием винных паров, подобный ответ не мог меня не удивить: ведь всякому известно, что Версаль в 1789 году спалили бунтовщики. Нетрудно подсчитать, что с тех пор прошло добрых тридцать лет, верно? Полагаю, он заметил мелькнувшее в моем взгляде недоумение, ибо произнес, вновь сопроводив свои слова легчайшей улыбкой:

– Да, я стар, очень, очень стар.