Темная Башня - Кинг Стивен (2004)

Поэтому, мой дорогой Постоянный Читатель, вот что я вам скажу: вы можете остановиться здесь. Вы можете сделать так, что вашим последним воспоминанием об этой истории станут Эдди, Сюзанна и Джейк в Центральном парке, первый раз вновь собравшиеся вместе, слушающие, как школьный хор поет «Что это за дитя?». Вы можете даже представить себе, что рано или поздно Ыш (скорее всего в собачьем обличье, с длинной шеей, странными, с золотыми ободками глазами и лаем, который иногда очень уж напоминает человеческую речь) присоединится к ним. Это будет прекрасно, не правда ли? Я вот так думаю. И очень уж близко к «…они жили долго и счастливо». «Сойдет и так» — вот что сказал бы по этому поводу Эдди.

Если вы пойдете дальше, то, уверяю вас, будете разочарованы. Более того, у кого-то может разбиться сердце. У меня на поясе остался только один ключ, и он может открыть только одну, последнюю дверь, на которой написано:

То, что находится за дверью, не упрочит вашу любовь к жизни, не вырастит волосы на вашей лысине, не добавит пяти лет к отпущенному вам сроку в этом мире (не добавит и пяти минут). Нет такого понятия, как хеппи-энд.[240] Не встречал ни одной концовки, сравнимой с «жил-был когда-то».

Концовки бессердечны.

Концовка — еще один синоним слова прощай.

2

Вы все еще здесь?

Очень хорошо, тогда пошли. (Вы слышите мой вздох?) Вот Темная Башня, на краю Крайнего мира. Смотрите на нее, прошу вас.

Смотрите на нее очень хорошо.

Вот Темная Башня на закате.

3

Он подошел к ней, ощущая самое странное из чувств: будто уже бывал здесь; Сюзанна и Эдди называли его дежа-вю.

Розы Кан’-Ка Ноу Рей раскрывались перед ним вдоль тропы к Темной Башне, желтые солнца, сияющие в глубине их бутонов, казалось, разглядывали его, как глаза. И шагая к этой серо-черной колонне, Роланд ощущал, что соскальзывает из того мира, какой знал всю свою жизнь. Он выкликал имена своих друзей и близких, как, собственно, и обещал самому себе, выкликал их в сумерки, во весь голос, потому что не было больше необходимости сберегать энергию для борьбы с зовом Темной Башни. Сдавшись ему на милость (наконец-то), он испытал величайшее облегчение в своей жизни.

Он выкликал имена своих compadres и amoras,[241] и хотя каждое имя выходило из глубины его сердца, все они, похоже, не имели отношения ни к чему другому. Голос его раскатами грома уносил имя за именем к темнеющему багряному горизонту. Он назвал Эдди и Сюзанну, он назвал Джейка, и, наконец, назвал свое имя. И когда звуки его затихли вдали, протрубил рог. Не в Башне — на поле роз, которые ковром росли вокруг нее. То был голос роз, которые приветствовали его приход, встречали, как короля.

В моих снах рог всегда был моим, — думал он. — Мне следовало знать, что такого быть не может, потому что мой остался с Катбертом, на Иерихонском холме.

И тут с вышины прошептал голос: Тебе хватило бы трех секунд, чтобы наклониться и поднять его. Даже в дыму и смерти. Трех секунд. Время, Роланд… все всегда упирается во время.

Роланд подумал, что это голос Луча, того, что они спасли. Если он говорил из благодарности, то мог бы не сотрясать воздух. Какую пользу могли теперь принести ему эти слова? Он вспомнил строку из поэмы Браунинга: «Я хмель былого радостно сглотну».

Его собственный опыт говорил о другом. Воспоминания несли с собой только грусть. Они служили пищей поэтам и дуракам, сладостями, которые оставляли горький привкус во рту и в горле.