Тони и Сьюзен - Райт Остин Тэппен (2012)

— Потом я стала думать, как так получается, что я каждый день разговариваю с ним, когда мы выходим с занятий, и вдруг поняла, что он меня дожидается, и взбудоражилась.

Хелен смеется.

— Вы как дети.

— Мы и были дети.

Предание:

— Твой отец — положительнейший из людей. Это кое-чего да стоит.

Хвала папе.

История. Исследовательский дух, хихиканье.

— Понимаете, о чем я? Совершенно невозможно представить вас влюбленными.

— Твой папа по-своему очень любящий человек. Тайна. Вопрос, который Хелен хотела задать, но на который не хотела знать ответа, — она никогда его не задавала, потому что не отвечать на него было таким же ответом, как ответить.

Обряд. В апреле год назад на велосипедах после обеда. Признаки наступления лета — бутоны, новые птицы. Дочь указывает путь, каждый вечер меняя маршрут, другие повороты в других кварталах. Папа едет последним, охраняет остальных на тихих улицах, ухо востро, когда мимо проезжает машина, напрягается, когда они выезжают на главную улицу между припаркованными и едущими машинами. Когда они возвращаются домой, уже темно. Теперь — мир, все опасности остались позади.

Положительнейший из людей, по-своему любящий, покупая кофе в кофейне, помахал Луизе Джермейн, сидевшей за столиком со студентом по имени Фрэнк Готорн. Этот Готорн ему не нравился, ему было неприятно видеть ее с ним, он подумал, как бы ей об этом сказать. У Фрэнка Готорна было сальное лицо и грязная борода, волосы спутанные и лохматые, глаза как у зверя в кустах, губы торчали из бороды, как лезущие из открытой раны внутренности. Он вспомнил о Готорновом деле со списыванием, замятом, чтобы не портить ему характеристику. И о случае с голубями: двое парней с бейсбольным мячом на склоне под окном кабинета Тони, тут же Готорн.

— Дай сюда, — кг говорит Готорн и с размаху швыряет мяч в стаю голубей, в кого бы попал — убил бы или покалечил.

Какая-то девушка возмущается:

— Не надо. Они мне нравятся.

— Они грязнее крыс, — говорит Готорн, добродетельный убийца.

В кофейне Тони Гастингс подумал, как бы предостеречь Луизу.

При следующей встрече он спросил об этом Франческу. Она улыбнулась.

— Чего ради? Если он гнида, она сама это поймет.

— Ты хочешь сказать, это не мое дело.

— Если только у тебя нет другого дела, о котором ты не говоришь.

Это было за ланчем. Он сказал:

— Я в последнее время раздражительный.

— Я заметила. Сделай одолжение, — сказала она. — Не связывайся с аспиранткой. Не нужно тебе это.

— А что мне нужно?

Какое-то время она на него смотрела. Взгляд стал долгим, это что-то означало. Серьезная, без улыбки, говорила голубыми глазами. Миг — и всё, она уже снова улыбалось своей обычной улыбкой частичного подразумевания, взвешенного соучастия. Он подумал: я что-то упустил. Мне только что сказали, а теперь поздно.

Но он регулярно ходил с нею на ланч в Преподавательский клуб. Ее взгляд, напоминающий и добрый. Он подумал: она мой единственный друг. Она помнила его прежним. Она знала, что он не хочет быть таким, как сейчас. Он смотрел на нее и думал: милая, красивая. И сказал:

— Сегодня четверг.

— И что?

— Ты днем свободна.

— Ну и?

Спагетти наматывались на ее вилку, она не смотрела ему в глаза. Подскок.

— Я могу тебя куда-нибудь свозить?

Рот подставился под спагетти, она стерла томатный соус со своего изящного рта.

— Куда?

— Куда угодно.

— Хорошо.

Ну вот. Они поехали на смотровую площадку над рекой, где были слышны грузовики под обрывом. Любовались видом возле другой машины с парой, любовавшейся видом, и он испытал паровое давление желания, подобного которому не испытывал девять месяцев, даже той ночью в Нью-Йорке.