Смерть на рассвете - Мейер Деон

— Садись, — предложил Орландо, махнув в сторону кресла. Он открыл удостоверение, надел на нос очки для чтения, которые болтались у него на шее, ближе придвинул лампу, включил ее, поднес книжечку к свету. — Я больше не занимаюсь документами.

— А чем ты сейчас занимаешься?

— Ван Герден, ты ведь больше не являешься официальным лицом.

Ван Герден не смог удержаться от улыбки. Прав, старый черт!

Орландо закрыл удостоверение.

— Старое. И не мое.

— Но поддельное.

Орландо кивнул:

— Хорошая работа. Возможно, дело рук Ньиваудта.

— Кто такой Ньиваудт?

Орландо положил удостоверение на стол, ловко подтолкнул по столешнице по направлению к ван Гердену.

— Ван Герден, ты являешься ко мне без предупреждения, как будто я твой должник. Ты уже пять-шесть лет как не служишь в органах; ходят слухи, что ты совсем опустился. Признавайся, какие у тебя козыри?

— Нет у меня никаких козырей.

Орландо посмотрел на него в упор. Кожа у него была смуглая, черты лица выдавали предков-коса. В нем смешались гены его отца — знаменитого белого винодела — и служанки-матери.

— Ван Герден, ты всегда был честным, в этом тебе не откажешь. Ты меткий стрелок, пока у тебя в руках нет огнестрельного оружия.

— Знаешь что, Орландо… Пошел ты знаешь куда!

Бойцы в углу замерли.

Орландо скрестил руки на столе; на каждом маленьком пальце — золотые перстни.

— До сих пор переживаешь из-за Нагела?

— Ты что-то подозрительно много знаешь о Нагеле, Орландо. — Голос ван Гердена срывался, руки дрожали. Он передвинулся на самый краешек стула.

Орландо оперся подбородком на скрещенные пальцы. Черные глаза его сверкали.

— Расслабься, — негромко посоветовал он.

Бойцы сидели затаив дыхание.

Держись, борись, сейчас нельзя сорваться, не сейчас, не здесь… Красная пелена медленно спадала. Ван Герден глубоко вздохнул, услышал, как бьется его собственное сердце. Спокойно, спокойно…

Орландо негромко продолжал:

— Тебе придется с этим смириться, ван Герден. Мы все совершаем ошибки.

Дыши. Медленнее.

— Кто такой Ньиваудт?

Орландо долго сидел неподвижно, не моргая, не шевеля руками. О чем-то думал, что-то взвешивал.

— Харлес Ньиваудт. Бур. Белая голытьба. Сейчас сидит. Ему дали десять лет «строгача», не выпустили даже по амнистии по случаю дня рождения Манделы.

— Значит, он — специалист по документам?

— Один из лучших. Настоящая скотина, но при этом художник. В последнее время совсем зарвался: слишком много работы, слишком много денег, слишком много травки, слишком много женщин. Пытался сколотить состояние, вот и наделал на шесть миллионов двадцатирандовых купюр без водяных знаков, а печатника утопил в реке Лисбек с дырой в башке. Хотел наложить лапу и на его долю.

Бойцы в углу снова зашелестели бумагами.

— И это удостоверение — его работа?

— Похоже на то. Ньиваудту лучше всего удавались удостоверения старого образца, синие книжечки. Их легче подделывать. Да, семидесятые и начало восьмидесятых — хорошее было времечко…

— У меня к тебе еще один вопрос, Орландо.

— Я тебя слушаю.

— Допустим, на дворе восемьдесят третий год. У меня есть американские доллары. Много долларов. Я хочу купить дом и начать легальный бизнес. Мне нужны ранды. Что мне делать?

— Ван Герден, на кого ты работаешь?

— На одного адвоката.

— На Кемпа?

Ван Герден покачал головой.

— Значит, теперь ты частный сыщик и пашешь на адвоката?

— Орландо, я свободный художник. Я сам по себе.

— Ван Герден, такая работа — дерьмо собачье! Уж лучше возвращайся в полицию. По крайней мере, будет там свой человек…

Ван Герден решил не обращать внимания на издевки.

— Доллары в восемьдесят третьем году…

— Давно это было.

— Знаю.