Час испытаний - Ростовцев Эдуард Исаакович (1963)

— Не сердись, Фарино. Мы не знали, что это ваши дамы. — И тут же осклабил металлические зубы. — Ну и дерешься же ты, черт!

— Утешьте себя мыслью, Мюллер, — рассмеялся третий немец — молоденький лейтенант в очках, — что вы получили затрещину от чемпиона мира.

С кислыми улыбками немцы принесли извинения девушкам и ретировались.

Пока Вильма рассказывала своим товарищам, из-за чего началась драка, Галка внимательно разглядывала итальянских моряков Все четверо были довольно молоды: старшему из них — Умберто Фарино — не было и тридцати лет. Они, по-видимому, были боевыми офицерами — у каждого на тужурке в несколько рядов пестрели орденские ленточки, а у Фарино, кроме того, красовался немецкий Рыцарский крест. Еще раньше Галка обратила внимание на то, что все четверо были плечистыми, физически развитыми людьми…

— Amici miei!note 2 — спохватилась Вильма. — Я забыла вам представить мою подругу. Это Галина Ортынская — та, о которой я говорила тебе, Умберто. Ее бабушка — наша соотечественница.

Галка вмиг оказалась в центре внимания. Драка была забыта. Выслушав за минуту не менее сотни комплиментов, сыпавшихся одновременно с четырех сторон, Галка невольно рассмеялась и закрыла уши.

— Синьоры, прошу пощадить мои барабанные перепонки!

— О, вы прекрасно говорите по-итальянски!

— Настоящая римлянка!

— Наше знакомство следует отметить!

— Внимание! Курс на «Бристоль». Гвидо идет в авангарде, Анастазио замыкает. Полный вперед!

Время было обеденное, но на эстраде ресторана уже играл оркестр, и пышнотелая, ярко накрашенная девица хрипло пела двусмысленные куплеты. Сидящие за столиками немецкие офицеры вяло аплодировали. Появление итальянцев было встречено настороженным любопытством. Видимо, тут уже знали о драке.

— Идемте в отдельный кабинет, — сказала Вильма. — Я не могу видеть эти самодовольные рожи.

Но все кабинеты были заняты.

— Не желаете ли пройти в Голубой зал? — на ломаном немецком языке предложил метрдотель. — Там мало посетителей.

В небольшом зале, окрашенном в лазурные тона, не было ни эстрады, ни декольтированных девиц, не было тут и немцев. Два румынских морских офицера сосредоточенно пили водку.

— Мамалыжники поминают свои корыта, — усмехнулся один из итальянцев.

— Я не понимаю твоей шутки, Гвидо, — заметил коренастый, крепко сбитый Анастазио. — Румыны — наши союзники, и гибель их транспортов — факт довольно печальный.

— Иди ты к богу со своими наставлениями, — огрызнулся тот.

— Друзья, перестаньте спорить, — вмешался старший по званию Фарино. — Мы не за этим сюда пришли.

— Как хочешь, Умберто, — пожал плечами Гвидо. — Но я считаю, что русская субмарина просто классически потопила эти лохани. Надо быть объективным.

— Я не уверен, что это была подводная лодка, — покачал головой Фарино. — Но прекратим этот разговор. С нами девушки, и мы можем показаться невежливыми.

Подошел официант.

— Мускат «Красный камень», как всегда?

— К дьяволу мускат! — встрепенулась притихшая было Вильма. — Галина, скажи ему, чтобы принес водку. Только холодную. Хочу напиться!

— Что с тобой? — удивился Фарино.

— Синьорина Мартинелли не может забыть эту историю с госпитальным судном, — вмешался Анастазио.

— Не у всех такая короткая память, как у тебя, — сердито буркнул Гвидо.

— Какие нежности! Слушая вас, можно подумать, что вы святоши, а не боевые моряки.

— Не много мы прибавили вчера к нашей боевой славе.

— Война есть война, — вмешался Фарино. — Пора примириться с тем, что на войне убивают.

— И с убийством раненых примириться тоже? — вспыхнула Вильма.

— То была ошибка.

— Когда встречаешься с врагом, у тебя нет времени спрашивать, залечил ли он прошлогоднюю рану, ты просто стреляешь, — хмыкнул Анастазио.

— Но топить госпитальное судно подло! — крикнула Вильма. — Неужели вы не понимаете?