Дотянуться до звёзд - Скотт Эмма

Бег действовал на меня успокаивающе, прочищал мозги и немного гасил боль, сжигающую мою душу. Если мне не хотелось слушать музыку, я мысленно повторял следующую мантру:

«Наплюй на него.

Забудь его.

Он ушел».

Но после встречи с Отем я сменил пластинку и во время пробежки твердил себе вот что:

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я не понимал, почему, черт возьми, не могу выбросить из головы эту девушку. В Амхерсте пруд пруди умных, хорошеньких девчонок, многих из которых я знал в библейском смысле этого слова. И все же прекрасная улыбка и очарование Отем Колдуэлл заполняли каждое мгновение моего бодрствования. То хорошее и цельное, что было в ней, взывало к моей испорченности и сломленности.

«Забудь обо всем.

Не думай о ней.

Живи дальше».

Я слил эти слова с ритмом, который мои ноги отбивали по асфальту, вклинивал их между выдохами и вдохами.

В тот день этот трюк не сработал. Отем Колдуэлл постоянно стояла у меня перед глазами, и я не мог от нее убежать.

* * *

Позже днем я сидел на своем любимом занятии, которое называлось: «Поэзия, литература и стихосложение». Моей основной специальностью была экономика, а одной из факультативных – английская литература, таким образом я спрятал свой по-настоящему любимый предмет за надежной ширмой.

В конце занятия профессор Ондивьюж задал нам задание: написать стих.

– Объект страстной привязанности, – сказал он со своего места у доски в нижней части аудитории. Лет тридцати пяти, с гладкой, темной кожей, он смотрел на нас умными, весело поблескивавшими глазами. Профессор носил дреды, ниспадавшие до лацканов его серого пиджака.

– Я хочу, чтобы вы подошли к делу творчески. Разумеется, объектом страсти может быть человек, но еще и мечта, сон, какой-то предмет, скажем, последний айфон…

По аудитории, в которой собралось шестьдесят студентов, прокатилась волна смешков.

– Приложите все усилия и ничего не упустите, – продолжал профессор. – Ведь искусство не имеет границ. Если к концу года вы вынесете хоть самую малость из моих уроков, пусть это будет вот что: поэзия – наши мысли, которые мы облекаем в слова, – так же безгранична, как сами наши мысли.

Студенты одобрительно загудели.

– Мистер Тёрнер, – окликнул меня профессор Ондивьюж, когда остальные потянулись к входу. – Не могли бы вы уделить мне минуту?

Я закинул рюкзак на плечо и по боковой лестнице спустился к столу преподавателя, стараясь сохранять спокойствие. Вполне возможно, Майкл Ондивьюж был единственным человеком на планете, мнение которого меня волновало. В возрасте двадцати четырех лет он выиграл премию Уильяма Карлоса Уильямса за поэзию. Сборник его стихов «Последняя песня Африки» – потрепанный, весь в загнутых уголках и подчеркиваниях – занимал почетное место на моей книжной полке.

Профессор присел на край своего стола и перебирал какие-то бумаги.

– Я прочитал эссе и стихотворение, которые вы сдали две недели назад, – объявил он. – И то и другое вышло очень хорошо. Даже великолепно.

– Спасибо, сэр, – ответил я. Каждая клеточка моего тела так и вопила: «Вот это да! Майкл Ондивьюж только что похвалил мою работу!»

Профессор поднял глаза от бумаг и пристально посмотрел на меня, так, словно хотел прочесть мои мысли. Наконец он спросил:

– Английская литература для вас факультативный предмет?

– Верно.

– Что вы собираетесь делать с основной экономической специальностью?

– Не знаю. Буду работать на Уолл-стрит.

– Вот чем вы хотите заниматься?

– Для моей семьи было бы лучше, – медленно проговорил я, – если бы я нашел хорошую работу и имел стабильный доход.

Ондивьюж кивнул.

– Понимаю, но не могу позволить вашему таланту уйти в песок на задворках моего класса, он должен проявиться.

Я поудобнее передвинул на плече рюкзак.

– Хорошо.