Дотянуться до звёзд - Скотт Эмма

– Раз уж это будет твоей основной работой, логично предположить, что предмет тебе нравится. Я бы даже сказала, ты должен быть им увлечен.

– Не знаю, будет ли это моей работой, не говоря уже об увлеченности. Если позволять чувствам влиять на тебя при принятии важных жизненных решений, наверняка все испортишь.

В моем тоне явственно прозвучала горечь. Делом моей жизни должно было стать писательство, но мне пришлось отказаться от этой мечты. Не важно, что я чувствовал по отношению к писательству, коль скоро мне нужно было поддержать свою семью. Кроме того, после фиаско Носочного Мальчика я не спешил делиться с другими своими переживаниями и чувствами. Вне занятий я записывал свои личные размышления в дневник и хранил его в запертом шкафчике.

Отем скрестила руки на груди.

– Полагаешь, чувства не важны?

– Чувства, – ответил я, – как миндалевидные железы. Большую часть времени бесполезны, но могут стать источником боли и дискомфорта.

Она рассмеялась:

– Вот, значит, какова альтернатива? Удалить их?

– Если бы это было возможно.

Судя по потрясенному выражению ее лица, это было последнее, что стоило говорить такой девушке, как Отем Колдуэлл.

Она откинулась на спинку стула, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.

– Ну, думаю, страстное отношение к жизни – одна из причин, по которой мы приходим в этот мир. Исследовать жизнь во всех ее проявлениях, включая болезненные. Разве не отсюда происходит высокое искусство? Не из красоты и боли?

Я медленно кивнул:

– Полагаю, так и есть.

– Красота и боль, – повторила Отем, как будто разговаривала сама с собой. – Мне кажется, эти понятия неразделимы.

– Возможно, боль существует для того, чтобы мы научились ценить красоту, – предположил я.

Отем посмотрела на меня кротким взглядом. Ее глаза притягивали.

Мне захотелось быть ближе к этой девушке, но я был, что называется, запрограммирован отталкивать от себя людей – небольшое воспоминание о том, как папочка нас бросил, после чего мои самые сокровенные переживания растиражировали по всему Бостону. В конце концов, меня не просто так прозвали Амхерстской Задницей. У меня был мерзкий характер, а во время забегов я обгонял всех остальных участников, так что они буквально видели мою заднюю часть.

Я кашлянул, чтобы голос звучал потверже:

– А может, боль – это просто боль, и мы романтизируем ее, чтобы выжить.

Отем отпрянула:

– Твоя первая теория нравится мне больше. С другой стороны, моя соседка по комнате постоянно твердит, что я безнадежный романтик. Ну, или была им раньше.

– Была?

Отем грустно улыбнулась:

Я помахал рукой.

– Забудь. Извини. Я…

«Очень красивая».

Отем вздохнула – так могла бы вздыхать Джульетта на своем балконе, ее тонкие пальцы поигрывали ручкой.

– И вообще, что толку от романтики? Это просто красивые слова, которые ничего не значат, если за ними не стоят серьезные намерения.

Грусть в ее глазах, уже виденная мною ранее, вернулась, и я задумался, кто стал тому причиной. Что за урод обидел эту солнечную девушку и бросил ее в беде?

«Ей нужен хороший человек, который будет ее веселить, чтобы она всегда смеялась и улыбалась. Достойный парень с большим сердцем…»

– Привет, – прозвучал низкий голос у меня над головой. – Мы снова встретились.

Возле стола стоял, подбоченившись, Коннор, всемогущий король мира. При виде его глаза Отем расширились, она сглотнула. Я смотрел, как движется ее нежное горло, потом скользнул взглядом ниже, туда, где над воротом платья билась жилка. Коннор улыбнулся девушке сверху вниз, и она улыбнулась в ответ, у обоих на лицах было узнавание.

«Он первый ее встретил».

– Так и знал, что найду тебя здесь, – сказал Коннор, толкая меня в плечо. Он не сводил глаз с Отем. – Не думал, что меня ждет такой сюрприз. – Он протянул девушке руку. – Коннор Дрейк.