Вторая жизнь Уве - Фредрик Бакман (2012)

Два года спустя, уже после путча (так сам Уве называл историю его низвержения с председательского кресла), вопрос подняли снова. Появилась, дескать, некая ультрасовременная камера с сенсорными датчиками, которая реагирует на движение и выкладывает запись в Интернет, рапортовало правление в письме, разосланном всем жильцам. Такие камеры можно поставить не только на мусорке, но и на автостоянке – от взломщиков и хулиганов. Кроме того, видеозапись будет удаляться автоматически через двадцать четыре часа – «во избежание вторжения в частную жизнь жильцов». Для установки камер требовалось единогласное решение. Один участник собрания проголосовал против.

Дело в том, что Уве не доверял Интернету. Писал его со строчной буквы и вообще обзывал «энтернетом», невзирая на ворчание жены, которая учила, как правильно. Так что наблюдение по этому самому «энтернету» за тем, как Уве выбрасывает мусор, могло состояться только одним путем – через труп Уве, о чем он не мешкая поставил в известность правление. И от камер отказались. Небось обойдемся, думал Уве. Его утренние обходы куда эффективней. Сразу видно, кто куда чего бросил, не забалуешь. Ежу понятно.

Проинспектировав мусорные баки, он привычно запер за собой дверь, трижды для верности дернув ручку. Обернувшись, заметил велосипед, приставленный к велосипедному сараю. Даром что над ним красуется здоровенная вывеска, внятно и четко предупреждающая: «Стоянка велосипедов запрещена!» Уве буркнул что-то про «идиотов», открыл сарай и водворил велосипед на место в ряд с остальными. Заперев дверь сарая, трижды дернул ручку.

Потом он сорвал со стенки чье-то гневное послание. Неплохо бы направить правлению предложение разместить знак, запрещающий расклейку объявлений на этой стенке. А то взяли моду вешать здесь всякие бумажки почем зря. Тут вам стенка, понимаешь, а не доска объявлений.

Дальше Уве миновал узкий проход между домами. Встал перед своим домом на дорожке, вымощенной плиткой. Наклонился к земле и шумно втянул носом воздух. Моча. Воняет мочой. Отметив это обстоятельство, он вернулся в дом, запер дверь и стал пить кофе.

Допив кофе, стал звонить – отказался от услуг телефонной компании и подписки на утреннюю газету. Починил смеситель в малой ванной. Поменял шурупы на ручке двери, ведущей из кухни на террасу. По-новому расставил ящики на чердаке. Пристроил по местам инструменты в сарае. Перенес в другой угол зимнюю резину от «сааба». И вот стоит столбом.

Нет, дальше так жить нельзя. Это единственное, что Уве ясно.

Ноябрьский вторник, четыре часа дня, Уве уже погасил все лампочки. Отключил батареи и кофеварку. Обработал пропиткой кухонную столешницу. Пусть эти ослы из «Икеи» дяде своему рассказывают, что их столешницы не нуждаются ни в какой пропитке. Нуждаются ли, нет ли – в ЭТОМ доме столешницу мажут пропиткой каждые полгода. Какая-то соплюха со склада, размалеванная и в желтой футболке, будет ему указывать!

Уве стоит в гостиной двухэтажного таунхауса с мансардой и смотрит из окна во двор. Мимо трусит сорокалетний тип – тот, с пижонской щетиной, из дома наискосок. Андерс, кажется. Без году неделя тут, всего лет пять как заселился. А уж пролез в правление жильцов. Гад ползучий. Думает, что теперь тут хозяин. После развода, видать, подался сюда, тройную цену отвалил. Вечно припрутся эти черти, а приличным людям потом налог на имущество поднимают. Точно им тут элитный квартал какой! На «ауди» ездит, будьте-нате! – Уве сам видел. Да и так можно было догадаться. Кретинам да индивидуальным предпринимателям только на «ауди» и кататься. На лучшее-то ума не хватит.