Эра Милосердия - Вайнеры Братья (1976)

- Попрошу как можно подробнее изложить всю историю вашей жизни с Ларисой, все ваши соображения о происшествии, перечислить ее знакомых, кого только знаете.

Отдельно опишите, пожалуйста, весь ваш вчерашний день, по часам и минутам буквально.

- Моя жизнь с Ларисой - это мое личное дело,- запальчиво сказал Груздев.- А что касается ее знакомых, то поищите кого-нибудь другого на них доносы писать. А меня увольте, я не доносчик...

- Слушайте, Груздев,- устало сказал Жеглов.- Мне уже надоело. Что вы со мной все время препираетесь? Вы не доносчик, вы по делу с в и д е т е л ь. Пока, во всяком случае. И давать показания, интересующие следствие, по закону о б я з а н ы. Так что давайте не будем... Пишите, что вам говорят...

Груздев сердито пожал плечами; всем своим видом он показывал, что делать нечего, приходится ему подчиниться грубой силе. Обмакнул он перо в чернильницу и снова отложил в сторону:

- На чье имя мне писать? И как этот документ озаглавить?

- Озаглавьте: "Объяснение". И пишите на имя начальника московской милиции генерал-лейтенанта Маханькова. Мы потом эти данные в протокол допроса перенесем... Пошли, Шарапов,- позвал Жеглов, и мы вышли в коридор.

- А зачем на имя генерала ты ему писать велел? - полюбопытствовал я.

- Для внушительности - это в нем ответственности прибавит. Если врать надумает, то не кому-нибудь, а самому генералу. Авось поостережется. Идем ко мне, перекусим.

Зашли мы в наш кабинет, поставили на плитку чайник, закурили. Я посмотрел на часы - пять минут первого. Жеглов взял с подоконника роскошную жестянку с надписью нерусскими буквами "Принц Альберт" - в ней, поскольку запах табака уже давно выветрился, он держал сахарный песок,достал из сейфа буханку хлеба, которую я успел "отоварить" незапамятно давно - сегодня, а вернее, вчера перед обедом, собираясь отмечать "день чекиста". Своим разведческим, острым как бритва ножом с цветной наборной плексигласовой рукояткой я нарезал тонкими ломтями аппетитный ржаной хлеб, щедро посыпал его сахарным песком, а Жеглов тем временем заварил чай. Ужин получился прямо царский. Я свой ломоть нарезал маленькими ромбами - так удобнее было держать их в сложенной лодочкой ладони, чтобы песок не просыпать. Прихлебывая вкусный горячий чай, я спросил:

- Что насчет Груздева думаешь, а, Глеб?

- Его это работа, нет вопроса...- И, прожевав, добавил: - Этот субчик нетрудный, у меня не такие плясали. Один хмырь, помню, бандитское нападение инсценировал:

приезжаем - жена убитая, он в другой комнате, порезанный да связанный, с кляпом во рту лежит, в квартире полный разгром, все вверх дном перевернуто, ценности похищены. Стали разбираться, он убивается, сил нет: жизни, кричит, себя лишу без моей дорогой супруги! - Жеглов аккуратно смел ладонью крошки с газеты и отправил их в рот, задумался.

- Ну-ну, а дальше?..

- А дальше разведал я, что у него любовница имеется. А поскольку был он мне вот так,- Жеглов провел ребром ладони по горлу,- подозрительный, я ему напрямик и врубил: "Признавайтесь, за что вы убили дорогую супругу?" Ну, что с ним было - это передать тебе невозможно, куда он только на меня не жаловался, до Михаила Иваныча Калинина дошел.

- А ты что?

Жеглов поднялся, потянулся всем своим гибким сильным телом, удовлетворенно погладил живот и хитро ухмыльнулся:

- А я его под стражу взял, чтобы он охолонул маленько. Деньков пять он посидел без допроса, а я тем временем его любовницу расколол: она домишко купила, да непонятно, на какие шиши. Пришлось ей все ж таки признаться, что деньги - тридцать тысяч - любовник дал. А он-то плакался, что аккурат эти деньги подчистую грабители забрали, ни копейки ему не оставили. Поднимаю я его из камеры очную ставочку с любименькой. Да-а... Как он ее увидел, так сразу: