Хождение по мукам. Трилогия - Толстой Алексей Николаевич (1972)
-
Год:1972
-
Название:Хождение по мукам. Трилогия
-
Автор:
-
Жанр:
-
Серия:
-
Оригинал:Русский
-
Язык:Русский
-
Издательство:Художественная литература
-
Страниц:526
-
Рейтинг:
-
Ваша оценка:
Странствие согласно пыткам
Кинотрилогия
«Хождение согласно мукам»
Вводная публикация Во. Щербины
Но. Таранька. Полной — известный общесоветский автор, единственный с наикрупнейших нынешних живописцев фразы. Во его наилучших творениях реалистическая достоверность, масштаб охвата явлений существования, большие масштабы многознаменательного мышления совмещаются со красочным вербальным умением, возможностью запечатлевать использованный материал во крупных образных конфигурациях. Кинотрилогия «Хождение согласно мукам», но кроме того несколько иных творений сочинителя приобрели справедливое принятие, начали обожаемыми книжками млн. читателей, вступили во классику, во желтый актив русской литературы.
Красочное также обширное воссоздание существования нашей государства в границе 2-ух веков, внезапные перемены около воздействием революции внутреннего общества людишек оформляют главное сущность эпопеи.
Но. Таранька. Полной слагал трилогию «Хождение согласно мукам» наиболее 20 года. Если некто во 1919 г. во эмиграции начал ко труде надо 1 книжкой трилог...
Хождение по мукам. Трилогия - Толстой Алексей Николаевич читать онлайн бесплатно полную версию книги
Всю ночь ветер выл в трубе и громыхал железом. Катя несколько раз вставала, как Психея, поправляла огонек в коптилке и не отрываясь глядела на лицо спящего Вадима. Она была переполнена счастьем и знала, что и он полон счастьем, и поэтому лицо его так спокойно и серьезно.
— Катя! Катя! — закричала Даша, врываясь в кухню. — Катя, моя Катя! — кричала она, топая обмерзшими валенками по коридору. Она налетела на Катю, схватила ее, целовала, отстраняя, — глядела неистово и опять прижимала и гладила. От Даши пахло снегом, овчиной, черным хлебом. Она была в нагольном полушубке, в деревенском платке, за спиной ее висел узел.
— Катя, голубка, милая, сестра моя… До чего я тосковала, мечтала о тебе… Нет, ты только представь, — мы идем пешком с Ярославского вокзала. Москва — как деревня: тишина, галки, снег, по улицам протоптаны тропинки… Далища, ноги подкашиваются… А у Кузьмы Кузьмича два пуда муки… Добрались до Староконюшенного… Не могу найти дома! Три раза из конца в конец проходили весь переулок… Кузьма Кузьмич говорит, не тот переулок… Я просто в ярости, — забыла дом!.. И вдруг… Нет, ты представь! Из-за угла появляется человек, военный… Я — к нему: «Послушайте, товарищ…» А он на меня во все глаза уставился… А я только разинула рот и села в снег… Вадим! Думаю, — с ума спятила, покойники в Москве по переулкам стали ходить… Он как захохочет, да — целовать… А я встать не могу… Катя, красивая, умная моя… Ведь нам рассказывать друг другу нужно десять ночей… Господи, узнаю комнату… И кровать, и Сирин с Алконостом… Вадим рассказал мне про Ивана. Я решила: на днях отправляется в их часть санитарный поезд, — еду санитаркой, и Анисья, и Кузьма Кузьмич со мной… Одного его мы здесь не оставим, избалуется… Катя, во-первых, хотим есть… Ставь чайник… Потом — мыться… Мы от Ярославля ехали в теплушке неделю… Все это с нас надо снять, осмотреть. Мы пока в комнату к тебе заходить не будем, мы на кухне… Идем, я тебя познакомлю с моими друзьями… Это такие люди, Катя! Я им обязана жизнью и всем… Мы сами и плиту затопим, и воды накипятим, там куча всякой мебели… Катя, да неужели у тебя нет седых волос? Боже мой, ты моложе меня на десять лет… Я верю — скоро, скоро настанет день, когда мы все будем вместе…
В Москве по карточкам выдавали овес. Никогда еще столица республики не переживала такого трудного времени, как в зиму двадцатого года. Наступление красных армий поглощало все жизненные силы. Захваченные у белых запасы хлеба и угля быстро растаяли. Богатые губернии, по которым прошлись казаки и добровольцы, были разорены. Продовольственные рабочие отряды находили там лишь жалкие излишки хлеба.
В годовщину «ледового похода» Добрармия бежала на Новороссийск, устилая непролазные кубанские грязи брошенными обозами, экипажами с имуществом, завязшими пушками и конской падалью. Все было кончено. Антон Иванович Деникин, поседевший, ссутулившийся, отплыл на французском миноносце в эмиграцию — писать свои мемуары. Жалкие остатки добровольческих полков на транспортах переправлялись в Крым. Донское и кубанское казачество поняло наконец, что его жестоко одурачили, и они своими безвестными могилами, — от Воронежа до Новороссийска, — заплатили за свое упрямство.