Положитесь на Псмита - Вудхаус Пэлем Грэнвил (2005)

В летние месяцы светает рано, и в небе уже появилась какая-то нездоровая бледность. Еще не было по-настоящему светло, однако предметы, недавно укрытые мраком, начали обретать смутные формы. И среди тех, которые оказались в поле зрения Руперта Бакстера, был ряд из пятнадцати цветочных горшков.

Они стояли перед ним бок о бок, круглые, манящие, — и каждый давал приют герани в нескольких горстях садовой земли. Пятнадцать цветочных горшков! Вообще-то вначале их было шестнадцать, но об этом Бакстер не знал ничего. Он знал только, что напал на след.

Поиски погребенного клада во все века неотразимо влекли к себе род человеческий. Оказавшись на месте, где может таиться клад, люди не раздумывают, чем и как им копать, а берутся за дело обеими руками. Сочувствие к гераням его патрона ни на йоту не воспрепятствовало Руперту Бакстеру в его розысках. Ухватить первый горшок и вытряхнуть его содержимое заняло у него секунду-другую. Он пропустил кучку земли сквозь пальцы.

Ничего.

Вторая герань распростерлась, сломанная, на дерне.

Ничего.

Третья…

Компетентный Бакстер с трудом выпрямился. Он не привык нагибаться, и у него разболелась спина. Но физическая боль была забыта в агонии обманутой надежды. Он стоял, утирая лоб выпачканной в земле ладонью в разгорающемся свете зари, а пятнадцать гераниевых трупов взирали на него с горькой укоризной. Но Бакстер не мучился от раскаяния. Ко всем гераням, ко всем грабителям и к значительной части человечества он испытывал только черную ненависть.

Единственное, что еще влекло Руперта Бакстера в этом мире, была постель. Часы на конюшне только что пробили четыре, и он ощутил невероятное утомление. Так или иначе, пусть даже ему придется прорыть ход в стене голыми руками, но он должен — должен! — проникнуть в замок. С трудом волоча ноги, он покинул сцену беспощадной расправы и, моргая, уставился на ряд безмолвных окон у себя над головой.

Ему было уже не до свиста. Он подобрал камушек и швырнул его в ближайшее окно.

Ничего не произошло. Тот, кто спал там, продолжал тать. Небо порозовело, защебетали пичужки в плюще, другие запели в кустах. Короче говоря, вся Природа пробуждалась — кроме невидимого лентяя в комнате над ним.

Бакстер швырнул второй камушек…

Руперту Бакстеру мнилось, что он стоит тут и швыряет камешки целую кошмарную вечность. Вся Вселенная теперь сосредоточилась в его усилии пробудить это дрыхнущее бревно, и на краткое мгновение усталость исчезла, вытесненная чем-то вроде священной ярости викинга в кровавой сече. И в его сознании, словно память из какой-то предыдущей жизни, всплыла картина: кто-то стоит почти на том же месте, где он стоит теперь, и бросает в окно цветочный горшок, целясь в кого-то. Кто бросил горшок и в кого, он в эту минуту припомнить не мог, но его сознание сосредоточилось на самой сути, на неопровержимом факте, что исходная идея этого некто была абсолютно здравой. Время было не для камешков. Камешки легковесны и неадекватны. В один голос пичужки, ветерки, кузнечики — весь хор Природы, пробуждающейся к новому дню, казалось, кричал ему: «Вырази это цветочным горшком!»

Способность спать крепко и сладко — это, как уже указывалось выше в данном безыскусном повествовании о простой домашней жизни высших английских сословий, неотъемлемая привилегия тех, кто не умеет мыслить быстро. Лорд Эмсуорт, который в последний раз мыслил быстро летом 1874 года, когда услышал шаги своего отца, приближающиеся к сеновалу, где он, пятнадцатилетний подросток, курил свою первую сигару, спал как никто другой. Начинал о рано, а кончал поздно. Он любил скромно похвастать, что за двадцать с лишним лет неизменно отсыпал свои полные восемь часов. Обычно же граф умудрялся дотягивать почти до десяти.

С другой стороны, люди, как правило, не швыряли к нему в окно цветочные горшки в четыре утра.