Самое ужасное путешествие - Эпсли Черри-Гаррард (1922)

К 17 марта пещера, еще не готовая, могла все же принять троих жителей. Об их вселении пусть расскажет Пристли, но не думайте, что непогода, о которой он пишет в дневнике, была исключительным явлением на этом клочке суши, прозванном впоследствии островом Инекспрессибл.[20]

«17 марта, семь часов вечера. – Весь день дул сильный юго-западный ветер, ночью усилившийся до бури. День выдался ужасный – надо было перенести в наше временное жилище все необходимые вещи. Ни разу за время совместного пребывания наши нервы не были так напряжены, но мы успешно выдержали испытание… Не хотел бы я еще когда-нибудь совершить три такие ходки, как сегодня. Стоило ветру внезапно ослабить свои усилия, и я падал в наветренную сторону. Каждый его яростный порыв заставлял меня склоняться в противоположном направлении, не меньше десяти раз он отрывал меня от земли и кидал наземь или на негостеприимные валуны. Обоим моим товарищам тоже пришлось туго. За две ходки Дикасон расшиб колено и лодыжку и потерял матросский нож, а Кемпбелл лишился компаса и нескольких зарядов для револьвера. Счастье наше, что мы вообще сумели пройти»[2].

Хорошо еще, что ветер часто не сопровождался ни метелью, ни поземкой. Через два дня, все в ту же бурю, в 8 часов утра на головы второй тройки обрушилась палатка. Солнце в это время заходило в 4 часа пополудни, и они решили пробираться к своим товарищам. Вот что рассказывает Левик:

«Мы навалили льдины и камни с морены на палатку со всем ее содержимым и после этого пустились в путь. Прежде всего нам предстояло пересечь километр чистого голубого льда, выметенного не стихающим ветром, дувшим нам почти прямо в лицо. Выпрямиться мы не могли и весь путь проделали на четвереньках, ложась при особенно сильных порывах на живот. Пока доползли до конца льда, хлебнули горя. Как сейчас вижу побитые лица товарищей, свинцово-синие, с белыми пятнами обморожений. На берегу острова нам удалось укрыться за огромными валунами и оттереть замерзшие носы, уши и щеки. Проползши еще 500 метров, мы достигли незаконченной пещеры, в которой забаррикадировалась половина нашей партии. Долго кричали, прежде чем они нас услышали и впустили. Встретили нас очень тепло и накормили горячей пищей, вкуснее которой, наверное, никто из нас в жизни не едал».

Продолжает Пристли:

«После прибытия бездомной партии сварили суп, приведший всех в самое благодушное настроение. Согревшись от еды, все на час-другой забыли о невзгодах и запели… Зрелище было очень приятное, и стоит мне закрыть глаза, как передо мной встает маленькая пещера, вырубленная во льду и снегу, с хлопающей на ветру палаткой вместо двери, удерживаемой у краев входного отверстия перекрещенными ледорубом и лопатой… Пещеру освещают три или четыре маленьких жирника, источающие мягкий желтый свет. У стены лежат в спальниках, отдыхая после трудового дня, Кемпбелл, Дикасон и я, напротив, на возвышении, еще не выбитом до уровня остального пола, сидят Левик, Браунинг и Абботт, обмениваясь впечатлениями о поглощаемом ими супе. Примус весело гудит под котлом с подкрашенной жидкостью, заменяющей какао. По мере того как гости согреваются, у них пробуждается чувство юмора, мы перекидываемся остротами, но сегодня все преимущества на нашей стороне; авария в той палатке и вынужденный уход от родных пенатов – неисчерпаемая тема шуток. Вдруг кто-то заводит песню, остальные хором ее подхватывают, вмиг заглушая шум примуса. Поют несколько часов. Но вот свет начинает меркнуть, и холод берет верх над действием супа и какао. Поющих одного за другим пробирает дрожь, невольно все начинают думать, какая трудная предстоит ночь, и тут становится не до песен…

Двое в одноместном спальнике! Даже самая мысль об этом мучительна и ни у кого не вызывает желания шутить. Шутки посыплются на следующий день, когда ночь благополучно закончится, а пока что ее близость наводит на грустные размышления. Но делать нечего, каждый из нас готовится приютить у себя еще одного человека»[2].