Двенадцать минут любви - Капка Кассабова (2011)

— Валерия лучшая тангера в Уругвае, — говорит Джованна. — Ее надо слушать.

Я верю, хотя та совершенно не походит на диву, выглядит упитанной и уже не танцует.

Спустя пять минут знакомства с Джованной я околдована. Истинная женщина танго! Она живет в богемном доме со своей названной семьей: армией музыкантов — талантливых, альтернативных и очень молодых. Ее бойфренду-бандонеонисту лет двадцать.

Миниатюрная, с темными бровями и копной рыжих волос, она напоминает Пеппи Длинный чулок, и цветные чулки лишь усиливают сходство. Одежда вся в пуху ее питомцев, у нее нет возраста: ей можно дать и четырнадцать, и сорок. Но чего в ней предостаточно — это индивидуальности. Кажется, она заполняет собой весь ресторан. Что-то в ее взгляде говорит мне, что ей известны вещи, о которых я и не подозреваю. Она берет меня под свое крылышко, то ли потому, что я приятельница Оса, то ли потому, что на ее вопрос, чего я здесь ищу, я ответила: «Танго». Или она меня пожалела, ведь искать танго в Буэнос-Айресе или Монтевидео — все равно что рыбу в Рио-де-ла-Плата. Признак общего смятения.

— Они здесь делают самую вкусную морсилью в мире, — утверждает Джованна. И опять я верю. Она явно гордится тем, что привела меня в это уютное кафе.

— Ну ладно, пойдем погуляем по рынку, а сегодня вечером я пою, приходи, если хочешь.

Хочу ли? Да я на ушах готова стоять, лишь бы быть рядом! Я плетусь за ней хвостиком по огромному хаотичному разрушенному рынку. На уличных прилавках валяются видавшие виды товары со всей округи: номера от старых машин, сумки из кожи вымирающих животных (включая одну с головой крохотного крокодильчика в качестве застежки), круглоглазые щенки, настоящие и искусственные цветы, стулья с перетянутыми сидениями, эротические фото женщин 1920-х годов с целлюлитными ляжками. «Там и даты есть», — пытается нас соблазнить беззубый торговец в таком же поношенном, как и его барахло, пиджаке.

Мы набредаем на небольшую толпу, окружившую музыкальное трио: гитариста, аккордеониста и вокалиста с плоскими лицами и медовыми голосами. Они поют, и на их загорелых шеях напрягаются вены.

Они исполняют Canto a la vida («Песнь жизни») — произведение грустное, но с особым духоподъемным настроением, характерным для популярных латиноамериканских композиций.

— Думаю, я уже ее слышала, — говорю я.

— Правда?

На самом деле не эту. За десять лет в танго я слышала похожие. Исполняли популярные песни вечно молодые голоса, выражавшие протест против диктаторских режимов правого толка. Это не танго-голоса, но близкие им по крови. Такие как голоса исполнителей пасильо из Эквадора, милонги камперы из Аргентины и Уругвая, кантос из Чили и Перу, босановы из Бразилии.

Такие как изысканный гимн Gracias a la vida («Спасибо, жизнь») чилийки Виолеты Парры, которая покончила с собой из-за несчастной любви. Как пение бесстрашной Мерседес Сосы, самой крупной (во всех смыслах слова) аргентинской певицы, отправленной в политическую ссылку. Как музыка ее соотечественника, гения стиля кантри — Атауальпы Юпанки, которого при правлении Перона много раз сажали в тюрьму и во времена военной диктатуры выслали во Францию. Как талант также вынужденного уехать уругвайского певца Альфредо Зитароссы, чье исполнение вызывает улыбку, даже если вас терзает боль. Как творчество певца и гитариста Виктора Хары, чьи руки раздробили палачи Пиночета, прежде чем казнить в 1973 году — в год моего рождения.

За два года до этого, когда Джованне было всего три, ее отца — партизана схватила военная хунта и запытала до смерти. Мать, двадцатишестилетняя девушка, тоже участвовавшая в Сопротивлении, сбежала из Монтевидео в деревню, где тайком растила единственное дитя.

— А потом она вышла замуж?

— Никогда. Nunca, — тряхнула копной волос Джованна. — Она осталась верна ему.

Трое мужчин продолжают петь, словно сегодня их последний день:

Жизнь проверяет, насколько ты любишь ее.