В следующем году политолог Уильям Лейзерсон развил эту идею. Он описывал безработицу как нечто почти воображаемое: «Незанятость армии безработных сродни „незанятости” пожарных, которые всегда наготове в депо, или полицейских, готовых выехать по вызову».[306] Короче говоря, творческие силы капитализма постоянно нуждаются в притоке рабочей силы, которую обеспечат те, кто лишился работы на предыдущем этапе технологического прогресса.

Джон Мейнард Кейнс питал значительно меньшую уверенность в том, что ситуация обернется в пользу работников. Его работа 1930 года «Экономические возможности наших внуков», в целом оптимистичная, четко выразила позицию второго лагеря: автоматизация может лишить людей работы на постоянной основе, по мере того как автоматизации подвергается все больше и больше отраслей. В работе рассматривались сложные времена Великой депрессии и выдвигался следующий прогноз: «Нас одолевает болезнь, о которой отдельные читатели, возможно, еще не слышали, но которую в ближайшие годы будут много обсуждать, – технологическая безработица. Она возникает потому, что скорость, с какой мы открываем трудосберегающие технологии, превосходит нашу способность находить новое применение высвобожденному труду».[307] Казалось, что продолжительный период безработицы в ходе Великой депрессии подтверждает идеи Кейнса, однако со временем ситуация улучшилась. Затем началась Вторая мировая война, потребовавшая дополнительных ресурсов как на поле боя, так и в тылу, и угроза технологической безработицы отступила.

После окончания войны споры относительно влияния технологии на состояние рабочей силы возобновились и даже обрели новую жизнь после появления компьютеров. Группа социологов направила в 1964 году открытое письмо президенту Линдону Джонсону. В письме говорилось:

Новая эра производства уже началась. Принципы ее организации отличаются от принципов промышленной эры, так же как последние отличались от принципов аграрной эпохи. Комбинация компьютера и автоматизированных саморегулирующихся машин привела к началу кибернетической революции. В результате возникает система с почти неограниченной производственной мощью, которая требует все меньших объемов человеческого труда.[308]

Экономист Василий Леонтьев, лауреат Нобелевской премии, согласился с этим, заявив в 1983 году, что «роль человека в качестве важнейшего фактора производства будет уменьшаться – так же, как уменьшалась роль лошадей в сельскохозяйственном производстве, пока они все не были заменены тракторами».[309]

Однако всего четыре года спустя группа экономистов, собранная Национальной академией наук, выразила несогласие с Леонтьевым и выдвинула ясное, всеобъемлющее и довольно оптимистичное заявление в своем докладе «Технология и занятость»:

За счет снижения производственных издержек, а следовательно, цен на определенные товары на конкурентном рынке технологические изменения часто приводят к повышению спроса на продукцию: рост спроса приводит к увеличению производства, которое требует больше труда. Тем самым компенсируется эффект снижения требований к трудовым ресурсам на единицу продукции, возникающий вследствие технологических изменений… в прошлом и, как мы верим, в обозримом будущем, снижение требований будет компенсироваться повышением занятости, связанным с общим ростом выпуска продукции.[310]

Такая точка зрения – что автоматизация и другие формы технологического прогресса в совокупности создают больше рабочих мест, чем уничтожают, – постепенно начала доминировать в экономической науке. Верить в обратное – значит прослыть чуть ли не луддитом. Так что в последние годы большинство из тех, кто утверждал, что технологии уничтожают рабочие места, не были мейнстримными экономистами.