Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан (2015)

Теперь богатые граждане Рима могли удовлетворить свои самые экзотические и экстравагантные вкусы. Многие жаловались на то, что расходы на модные излишества граничат с непристойностью[90]. Это прекрасно показано в «Сатириконе» Петрония, где одна из лучших сцен – обед у Трималхиона, бывшего раба, получившего свободу и сколотившего состояние. Сатира заключается в едком изображении вкусов новоявленного богача. Трималхиону требовалось только самое лучшее, что можно купить за деньги: фазан с восточного побережья Черного моря; цесарки из Африки; редкая, дорогая рыба; павлин в перьях и другие деликатесы, представленные в изобилии. Гротескная картина – блюда, подаваемые одно за другим, живые птицы, зашитые внутри целого поросенка и вылетающие в момент, когда свинину разрезают; серебряные зубочистки, которые подавали гостям, – это безжалостная пародия на вульгарность и излишества, присущие жизни римских богачей. Одно из крупных событий, произошедших в античном мире, породило заметные литературные произведения, полные горькой зависти к нуворишам[91].

Новое богатство позволило Риму и его жителям вступить в контакт с новым миром, новыми вкусами. Поэт Марциал точно отразил тенденции интернационализма и расширения кругозора, свойственный этому периоду, в произведении, в котором оплакивается молодая рабыня. Он сравнивает ее с нетронутой лилией, отполированной индийской слоновой костью, жемчужиной Красного моря. Он пишет, что ее волосы прекраснее испанской шерсти и белокурых локонов Рейна[92]. Ранее, когда пары хотели зачать красивых детей, они занимались сексом в окружении эротических изображений, теперь же, как пишет один испуганный еврейский писатель, «они приводят рабов из Израиля и привязывают к изножью кровати» для вдохновения, потому что могут себе это позволить[93]. Не все были впечатлены новыми вкусами: Тибр переполнен водами Оронта, реки, которая течет через Сирию и юг Турции, – так позже жаловался Ювенал в своей «Сатире». Другими словами, азиатский декаданс уничтожил традиционную римскую добродетель. «Убирайся, – писал Ювенал, – если ты находишь удовольствие в проститутках в варварских головных уборах»[94].

Консервативных наблюдателей потрясло только одно новшество – китайский шелк[95]. Увеличившийся объем поставок этой ткани в Средиземноморье обеспокоил традиционалистов. Сенека был напуган популярностью шелка, утверждая, что одежда из этой тонкой, струящейся ткани не может ни скрыть ни изгибы фигуры, ни защитить честь римских женщин.

Основы брака были подорваны, когда мужчины узнали, что могут видеть женское тело через тонкую ткань, которая облегала фигуру и оставляла мало простора для воображения. Для Сенеки шелк был олицетворением экзотики и эротики. Он считал, что женщина не могла абсолютно честно сказать, что она не обнажена, если была одета в шелк[96]. Другие чувствовали примерно то же самое. Были предприняты попытки, в том числе на законодательном уровне, запретить мужчинам носить эту ткань. Некоторые считали, что такая одежда просто неприлична, однако уважаемые граждане Рима согласились, что во время занятий спортом мужчины могут носить шелковые одежды с Востока[97].

Другие видные деятели были обеспокоены распространением шелка по различным причинам. Плиний старший, который писал свои труды во второй половине I века нашей эры, возмущался высокой стоимостью роскошного материала, тем, сколько тратится на то, «чтобы римские женщины блистали в обществе»[98]. Он жаловался, что завышение цен породило скандал, шелк продавали по цене, выше реальной стоимости в сто раз[99]. Огромные суммы денег ежегодно тратились на предметы роскоши из Азии. 100 миллионов сестерциев в год уходили из Рима за границу[100].