Жизни, которые мы не прожили - Анурадха Рой (2018)

Дом, в котором мать провела свое детство, был настолько большим, что недели, которую мы там провели, не хватило, чтобы исследовать его полностью. Я оказывался во внутренних двориках, которые вели к другим дворикам. Искусственный прудик с лотосами в углу зеленого клочка земли. Веранды, темные лестницы которых растворялись где-то наверху. Комната за комнатой вдоль узких коридоров. Террасы на различных уровнях. В каждой группе комнат проживал один из моих дядей с семьей. Их жилое пространство выглядело и ощущалось по-разному. Где-то стояло, покачиваясь в раме, напольное бельгийское зеркало, где-то висела клетка с певчими птицами. Еда на всю семью готовилась на кухне, стены которой были покрыты слоем земляной штукатурки. Там горел огонь, а повара помешивали что-то в гигантских котлах половниками длиной с метлу. Ели мы, сидя на полу, из тарелок и мисок, выплавленных из колокольной бронзы, дети на одном, взрослые на другом конце «стола». Место во главе занимал самый старший из братьев матери, худосочный, маленький человек с пепельными волосами. Говорил он надтреснутым, как скрипучая пила, голосом, при резких звуках которого все тотчас прекращали есть и проявляли свое почтительное внимание.

Мое прямо-таки щенячье благоговение снискал сын третьего дяди. Он был чуть старше и взял меня под крыло, обратив в своего восторженного и ретивого протеже. Когда он говорил мне: «Да ладно, пойдем развлечемся» – и хлопал по плечу, меня просто распирало от гордости. Высокий, худой и нескладный, когда он улыбался, его глаза превращались в узкие щелочки. Все звали его Тобу. Едва отец уехал, обстоятельно предупредив об опасностях, которые кроются во всех радостях жизни, Тобу отвел меня к реке Джамне, которая протекает совсем близко к дому, и сказал раздеваться до исподнего. На песчаном берегу реки росли большие, размером с футбольный мяч, темно-зеленые арбузы. Он перерезал ножом стебель одного из них и подкатил арбуз ко мне.

– Прижми его к груди и держи так, – велел он, – буду учить тебя плавать.

С этими словами он сорвал с себя одежду и прыгнул в коричневую воду.

Оставшись на берегу, я стал потихоньку пятиться назад, подальше от Тобу, от реки и арбуза.

– Залезай. Одного не брошу, – прокричал он мне. – Ну давай же. Со мной не утонешь.

Вот так я и научился плавать – обнимая арбуз, чтобы оставаться на плаву, чувствуя руки Тобу, не дававшие мне перевернуться, и слушая его голос:

– Шевели ногами! Ногами шевели, дурень!

В один из тех дней мы, я и Тобу, вместе с несколькими другими детьми из дома отправились в цирк «Олимпус» в сопровождении моей матери и самого младшего из ее братьев. Представления проходили в цветном брезентовом шатре, пропитавшемся едким запахом звериных шкур. У нас были места в первом ряду, потому что билеты покупала моя мать, а она всегда забывала о благоразумии, если могла позволить себе шикануть. Я зашел в шатер, крепко вцепившись в ладонь Тобу. Мне было страшно, хотелось уйти, вернуться домой, где я чувствовал себя в безопасности, но признаваться в этом было боязно – еще на смех поднимут. Мать сделала бы это первой. Сказала бы, что за сопли да страхи медалей не дают. А если бы расплакался, – отвернулась бы со словами:

– Перестань, Мышкин, мы с тобой из крепкого материала сделаны, и ты, и я. Ты когда-нибудь видел, чтобы я плакала?