Не плачь - Мэри Кубика (2016)

– Второй столик, – говорит девушка, которую я прозвал Рыжиком. У меня для всех есть клички: Рыжик, Косичка, Скобка. – Второй столик нужно убрать.

Я не двигаюсь с места. По-прежнему глазею. Я и гостье даю прозвище, которое, по-моему, очень ей подходит. Она смотрит в окно и о чем-то мечтает. Строит замки на песке. Большое событие – наконец-то у нас что-то происходит. Наконец-то день не похож на другие дни. Здесь, у нас, где вообще ничего не происходит. Если бы Ник или Адам остались, а не уехали в колледж, я бы позвонил им и рассказал о девушке, которая сегодня зашла в кафе. О ее глазах и волосах. И они захотели бы узнать подробности: в самом ли деле она отличается от тех безликих, одинаковых девушек, которых мы видим каждый день, девушек, которых знаем с первого класса? И я сказал бы им: да, она другая.

Мой дед обычно называл бабушку – в молодости она была брюнеткой, хотя я запомнил ее с копной седых волос – Капучеттой. Видимо, прозвище имеет какое-то отношение к монахам-капуцинам, во всяком случае, так утверждал мой дед-итальянец; капюшоны, которые носили монахи, вроде бы напоминали шапку пены на кофе, который поэтому тоже стали называть капучино. Во всяком случае, так утверждал дедушка, когда смотрел бабушке в глаза и называл ее Капучеттой.

Ну а мне просто нравится само звучание слова. По-моему, такое прозвище тоже подошло бы этой девушке, хотя волосы у нее совсем не темные, а переливчатые. Она окутана таинственностью, словно скрыта под капюшоном монашеской рясы. Но я не люблю кофе… Потом я замечаю на ее тонком запястье жемчужный браслет – он кажется слишком маленьким даже для ее узкой руки. Эластичный шнурок, на который нанизаны молочно-белые жемчужины, туго натянулся и врезается в кожу – наверное, если снять его, можно будет увидеть красный след.

Жемчужины потускнели и стерлись по краям.

Она то и дело машинально дергает шнурок, но потом отпускает, и браслет снова врезается в кожу. Ее простой жест завораживает. Дерг. Дерг. Дерг. Я какое-то время наблюдаю за ней, не в силах оторвать взгляд от браслета и ее гибких рук.

Жемчуг решает дело. Никакая она не Капучетта, решаю я. Буду звать ее Перл – Жемчужиной!

В кафе входит группа прихожан; они бывают у нас каждую неделю в одно и то же время. Они занимают свой обычный большой стол, за которым умещается десять человек. Хотя они ничего не заказывают, им сразу приносят два кофейника. В одном обычный кофе, в другом – с пониженным содержанием кофеина. Им ничего и не нужно заказывать, все и так известно. Они бывают у нас каждое воскресное утро: теснятся за одним и тем же столом, страстно обсуждают такие вопросы, как проповеди, священники и Священное Писание.

Официантка Косичка три раза подряд выходит на перекур. Когда она наконец возвращается, от нее воняет табачной фабрикой. Я вижу ее желтые зубы, когда она убирает в карман передника скудные чаевые и тяжело вздыхает. Полтора доллара, причем четвертаками.

Она извиняется и говорит, что ей нужно в туалет.

Обстановка в кафе приближается к нормальной. Правда, сейчас в зале Перл – девушка с переливчатыми волосами. Она смотрит в окно на разноцветные дома и пестрые маркизы. С ней кафе словно преображается. Она что-то ест. Присмотревшись, вижу, что ей принесли яичницу-болтунью с английским маффином, который она намазала маслом и клубничным джемом. Ей подливают кофе. Во вторую чашку она высыпает два пакетика сухих сливок и розовый пакетик сахарозаменителя, который даже не размешивает. Неожиданно ловлю себя на том, что не могу оторвать взгляда от ее рук. Слежу, как она подносит кружку к губам и делает глоток.

И тут в мои мысли врывается тоненький металлический голосок Придди.