Скиталец - Бернард Корнуэлл (2002)

– Пусть дьявол помочится в твой рот и нагадит в твои ноздри!

Де Тайллебур поморщился, словно слегка устал от упрямства пленника.

– Церковь дарует нам власть допросить тебя, Томас, – продолжил он мягким голосом, – но в своем бесконечном милосердии она также повелевает нам не проливать крови. Мы можем заставить тебя испытывать боль – это наше право и даже долг, – но то должна быть боль, не сопряженная с кровопролитием. А это значит, что мы можем жечь тебя огнем и раскаленным железом, – доминиканец коснулся лежавших на столе металлических прутьев, – растягивать на дыбе и ломать тебе кости. Господь простит нас за это, ибо сие будет содеяно Его именем и к вящей Его славе.

– Аминь, – сказал брат Кайлюс, и все присутствующие осенили себя крестным знамением.

Де Тайллебур сдвинул все три железных прута к краю стола, и худощавый служка сунул их в огонь.

– Мы не стремимся причинять боль, ибо сие для нас в тягость, – промолвил доминиканец. – Когда же нас вынуждают, мы делаем это с сокрушенным сердцем и искренними молитвами о спасении заблудшей души страждущего.

– Ты убийца, – сказал Томас, – и твоя душа будет гореть в аду.

– Итак, – продолжил де Тайллебур, не обращая никакого внимания на оскорбления, – приступим. Ты сказал брату Гермейну в Кане, что книгу написал твой отец. Это правда?

Таким образом, допрос начался. Сперва де Тайллебур мягко и спокойно задавал вопросы, ответов на которые не получал, ибо Томас, вспоминая истерзанный труп Элеоноры, не мог испытывать к доминиканцу ничего, кроме ненависти. Но вопросы повторялись, они сопровождались напоминанием о боли, а о том, что эти угрозы не пусты, красноречиво свидетельствовали раскалявшиеся в очаге железные прутья. Их вид заставил Томаса убедить себя в том, что многое инквизитору уже и так известно и, если он ответит на некоторые его вопросы, хуже уже не будет. Кроме того, доминиканец был в высшей степени рассудителен, настойчив и терпелив. Он сносил гнев пленника, не обращая внимания на оскорбления, он снова и снова упоминал о своем нежелании применять пытки и твердил, что ему нужна лишь правда, какой бы она ни была. Спустя час Томас начал отвечать на вопросы.

«К чему страдать, – спрашивал он себя, – если того, к чему так стремится доминиканец, у меня все равно нет?» Юноша не знал, где находится Грааль, он не был даже уверен, что Грааль вообще существует, и потому, сначала колеблясь, а потом все с большей готовностью, заговорил:

– Была книга, да, но значительная ее часть написана на незнакомых языках, неведомыми письменами.

Томас заверил инквизитора, что содержимое этих страниц так и осталось для него тайной. Он признался, что знает латынь, и подтвердил, что прочел написанные на этом языке разделы книги, но нашел их содержимое туманным, однообразным и никак не помогающим поискам чаши.

– Это просто рассказы, – пояснил Томас.

– Что за рассказы?

– По большей части о чудесах. Например, о человеке, прозревшем благодаря Граалю, но вновь лишившемся зрения оттого, что его разочаровал внешний вид святыни.

– Хвала Господу за чудеса Его, – вставил отец Кайлюс, после чего обмакнул перо в чернила и записал рассказ про это чудо.

– Что еще? – спросил де Тайллебур.

– Истории о солдатах, побеждавших в сражениях благодаря Граалю, истории о чудесных исцелениях.

– Ты веришь в них?

– В эти истории? – Томас сделал вид, что задумался, потом кивнул. – Если Господь подарил нам Грааль, святой отец, значит он наверняка творил чудеса.

– Твой отец обладал Граалем?

– Я не знаю.

Де Тайллебур принялся подробнее расспрашивать об отце Ральфе, и Томас рассказал ему, что тот порой бродил по каменистому побережью Хуктонской косы, громко каясь в своих грехах, а то и проповедуя Слово Божье диким тварям моря и неба.

– Ты хочешь сказать, что отец Ральф был сумасшедшим? – спросил де Тайллебур.

– Он был блаженным, Божьим безумцем, – сказал Томас.