Деррида - Пол Стретерн (1997)

Но тогда, по словам Дерриды, любая такая попытка установить истину метафизична, ибо требует «присутствия», призрак которого бродит по всей западной философии. (Таким образом, тот факт, что Фрейд не смог придать психоанализу статус «точной» эмпирической науки вроде физики, достоин похвалы. Не сумев освободить свое детище от метафизики, Фрейд не сумел и обосновать его на ней.) Но даже посреди этого запутанного спора возникают некие нелегкие прозрения, которые стоит рассмотреть подробнее: «Реальность не истинна и не ложна. Но как только начинается речь, человек тотчас же становится частью процесса установления истины в рамках ее уместности, присутствия, речи, свидетельств».

Речь, включающая в себя истину и ложь, описывает реальность, которая в свою очередь не включает в себя такие понятия. Озабоченность философии такой реальностью (или фундаментом для наших отношений с ней) всегда ставит ее на более глубокий уровень познания, нежели наука.

В последнем анализе научное знание всего лишь пытается описать наш контакт с такой реальностью, а не саму реальность (или причину нашего контакта с ней). Она фиксирует экспериментальные свидетельства таких наших контактов. Но именно в этом и состоит трудность анализа Дерриды. Особенность речи такова, что она предполагает наш контакт с этой «никакой» реальностью. Флакон с мышьяком сам по себе не истина и не ложь.

Наклейка с надписью «Яд» на этом флаконе, будь она истинна или ложна, лишь описывает реальность возможного контакта, а не саму вещь. Это научная истина, а не абсолютная. Она подтверждается опытом, а не отсылкой к какому-либо абсолютному «присутствию».

В 1981 г. судьба занесла Дерриду по ту сторону железного занавеса. Он приехал в столицу тогдашней Чехословакии, Прагу, где принял участие в создании «Ассоциации Яна Гуса», названной в честь чешского мученика XV в., бросившего вызов могуществу Церкви. Планировалось, что эта организация займется оказанием помощи чехословацким диссидентам, преследуемым коммунистическим режимом.

С риском для себя и своих слушателей Деррида провел недельный философский семинар. На нем, в частности, изучалась работа под названием «Перед законом», перекликавшаяся с рассказом Франца Кафки, прожившего большую часть жизни в Праге. Смысл этих туманных речей был, однако, хорошо понятен тайной полиции ЧССР, считавшей второй слог в «деконструктивизме» Дерриды ненужным.

При обыске, который провели агенты тайной полиции, у Дерриды «нашли» пакетик марихуаны. За обыском моментально последовал арест. Франция относится к своим интеллектуалам очень серьезно, даже тогда, когда другие оказываются на это неспособными. То, что чешские власти воспринимали как не стоящий внимания инцидент с участием склонного к эпатажу француза-позера, парижской прессой было воспринято совершенно иначе. Национальное достояние Франции оказалось под угрозой, и вскоре сам президент Франсуа Миттеран лично выразил властям ЧССР свое мнение по поводу происшедшего на вопиюще «не-деконструированном» языке.

(Двадцатью годами ранее, когда французские власти попытались арестовать Сартра за незаконную политическую деятельность, де Голль счел своим долгом вмешаться, заявив: «Вам не арестовать Вольтера». Таким образом, Сартр невольно стал воплощением экзистенциализма, суть которого выражается фразой: «Человек обречен на свободу».)

Деррида был спешно освобожден чешскими властями и вернулся в Париж в ореоле героя-победителя. За год до этого умер Сартр, а также Барт. Через три года из жизни ушел Фуко, оставив Дерриде мантию главного интеллектуала страны, переходившую от Декарта к Вольтеру, а затем к Сартру.

Деррида всегда рассматривал деконструктивизм как инструмент борьбы с политическим авторитаризмом и социальной несправедливостью. И все же «политика деконструкции», казалось, сопротивлялась любым четко изложенным манифестам или ясным конструктивным действиям.