Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт (2014)

Вторая мировая война застала меня в призывном возрасте, но в большинстве моих первых жизней мне каким-то образом удавалось избежать участия в военных действиях, так что о событиях на фронтах я лишь читал в книгах и статьях в относительно комфортные и безопасные 80-е годы. Правда, проживая мою самую первую жизнь, я все же отправился на войну добровольцем, исходя из трех типичных для того времени заблуждений – что военный конфликт будет непродолжительным, что я буду защищать свою страну и что на войне я получу новые знания и навыки. Я опоздал на четыре дня к отправке во Францию и был очень разочарован тем, что меня не оказалось среди тех британских солдат, которых впоследствии эвакуировали из Дюнкерка. В то время события, разыгравшиеся на французском побережье Ла-Манша весной 1940 года, казались мне не поражением, а победой. В течение всего первого года войны меня и моих товарищей без конца муштровали: сначала на побережье Англии – тогда все, в том числе и я, ожидали германского вторжения, – а затем, когда стало ясно, что вторжения не будет и правительство начало вынашивать планы возмездия, – в горах Шотландии. В итоге нас долго готовили к высадке в Норвегии, а когда было решено, что эта высадка также не состоится, армейское начальство пришло к выводу о нашей неприспособленности к боевым действиям в условиях пустыни, и нашу часть не включили в состав группировки, высадившейся в Северной Африке: чтобы воевать в Сахаре, нам требовалась переподготовка. Таким образом, мне удалось достичь по крайней мере одной из поставленных целей: поскольку никто не собирался бросать нас в бой, я занялся самообразованием. В нашем подразделении был военный фельдшер, который, будучи по своей природе бунтарем, всерьез увлекался чтением работ Энгельса и стихов Уилфреда Оуэна. В первое время все, включая меня, считали его трусом и слабаком – до того момента, пока он однажды не вступил в открытый конфликт с сержантом, любившим показать свою силу и власть, и на глазах у всех за какую-то минуту не измолотил его так, что бедняга разом превратился в хнычущего мальчишку. Фамилия военфельдшера был Валькейт. За свою выходку он получил три дня гауптвахты и уважение всех без исключения солдат своего подразделения. Его тяга к знаниям, прежде вызывавшая лишь насмешки, теперь стала для остальных предметом своеобразной гордости. Его, как и прежде, называли умником. Но если раньше это прозвище выражало презрение, то теперь оно приобрело совсем иной, положительный оттенок. Валькейт стал нашим умником, а это было совершенно другое дело. Благодаря ему я впервые начал всерьез интересоваться естественными науками, философией и поэзией, хотя в то время никому и ни за что не признался бы в этом. Валькейт погиб через три минуты и пятьдесят секунд после того, как мы высадились на побережье Нормандии, – шрапнель разворотила ему живот. Он стал единственным погибшим в нашем подразделении в тот день, поскольку мы оказались в стороне от основных боевых действий. Орудие, которое произвело смертельный для Валькейта выстрел, было захвачено нами две минуты спустя.