Черный лебедь - Рафаэль Сабатини (1928, 1932, 1939)

– Сомнение в этом оскорбительно для него.

Андреа вновь вмешался в разговор.

– Будьте терпимы к их горячности, – увещевающим тоном попросил он. – Смерть Этторе стала для нас ударом. В конце концов, мы должны помнить – а может, нам и ранее не следовало забывать об этом, – что дож Адорно получил герцогскую корону от императора. Он может опасаться потери всего того, что обрел с приходом императора к власти.

– С чего бы? Он был избран при поддержке генуэзцев и не может быть низложен. Господа, должно быть, ваши сведения столь же ложны, как и ваши предположения.

– Наши сведения не оставляют сомнений, – ответил ему Филиппино. – Что же касается предположений, то вашему отцу должно быть известно, что Чезаре Фрегозо командует французскими войсками, наделившими его землей. Не мог же дож забыть, что именно он лишил Фрегозо этого звания. Это может заставить его усомниться в собственном положении в случае успеха французов.

Просперо покачал головой. Но прежде чем он смог заговорить, Джаннеттино резко добавил:

– Эти распри отравляют веру; эта веками длящаяся борьба между Адорно, Фрегозо, Спиноли, Фиески и прочими! Каждый дерется за свой кусок в государстве. На протяжении поколений это было кошмаром для республики, истощало силы той самой Генуи, которая когда-то превосходила своим могуществом Венецию. Обескровленная вашей проклятой грызней, она пала под пятой иностранных деспотов. И мы здесь, – взревел он, – именно для того, чтобы положить конец как междоусобным распрям, так и чужеземным узурпаторам. Мы взялись за оружие, чтоб вернуть Генуе ее независимость. Мы здесь, чтобы…

Терпение Просперо истощилось.

– Господа, господа! Оставьте это для базара. Не нужно здесь речей в духе Тита Ливия[4]. Я знаю, почему мы осаждаем Геную. В противном случае меня бы не было с вами.

– Это, – спокойно и уверенно сказал старший Дориа, – должно быть достаточным доказательством для вашего отца, даже если он и забыл, что я сам генуэзец до мозга костей и моей единственной целью всегда будет процветание моей страны.

– Мои письма, – сказал Просперо, – уверили его, что мы служим коалиции только потому, что так мы больше делаем для Генуи. Я писал ему о полученных вами заверениях короля Франции, что Генуе наконец будет возвращена независимость. Должно быть, – заключил он, – мои письма до него так и не дошли.

– Я рассматривал такую возможность, – сказал Андреа.

Его вспыльчивые племянники попытались было возразить, но он мягко остановил их.

– В конце концов, возможно, объяснение именно в этом. Земли Милана забиты испанцами де Лейвы, и ваш гонец мог быть перехвачен. Но следует написать ему еще раз, чтобы остановить кровопролитие и открыть нам ворота Генуи. У дожа должно быть достаточно местных добровольцев, чтобы повидать в городе испанцев.

– Как мне теперь переправить ему отсюда письмо? – спросил Просперо.

Андреа сел, уперев одну руку в мощное колено, а другой задумчиво поглаживая бороду.

– Вы можете сделать это открыто, под флагом парламентера.

Просперо в задумчивости медленно прошелся по шатру.

– Испанцы опять могут перехватить его, – сказал он наконец. – И на этот раз письмо, возможно, станет опасным для моего отца.

На вход в шатер легла тень. На пороге стоял один из лейтенантов Просперо.

– Прошу прощения, господин капитан. Прибыл рыбак с залива. Он говорит, что у него письмо для вас, но передаст он его только в собственные руки.

Все застыли в изумлении. Затем Джаннеттино круто повернулся к Просперо:

– Вы что, ведете переписку с городом? И вы еще спрашиваете…

– Терпение! – прервал его дядя. – Что толку строить догадки?

Просперо взглянул на Джаннеттино без всякого возмущения.

– Введите посланца, – коротко приказал он.