Дети жакаранды - Сахар Делиджани (2013)

Гвардейцы вошли, перевернули все в доме вверх дном и ушли, забрав с собой родителей. А Омид остался сидеть перед тарелкой йогурта. Париса едва успела коснуться ледяными пальцами его лица. Отец торопливо поцеловал в лоб и сказал: не бойся, мы скоро вернемся. От этого испуганного голоса внутри у Омида что-то оборвалось, тяжело ухнуло вниз и исчезло навсегда.

Гвардейцы искали документы, письма, листовки, стихи, запрещенные книги. И ушли с богатой добычей. Им нашлось, чем поживиться! От этих бумажек зависело, кто уйдет, а кто останется – и родителям Омида пришлось уйти.

Омид сидел за столом посреди разгромленного дома и дрожал, по пальцам текла слюна. Папу и маму заковали в наручники, завязали им глаза и вывели на улицу, а хозяйка побежала следом. Особенно утруждаться гвардейцам не пришлось – родители Омида не кричали, не махали руками. Не сопротивлялись.

Все прошло тихо, как воскресное утро в мечети. Словно родители Омида ждали – ждали, что однажды придут гвардейцы и разнесут в клочья их дом, жизнь, жизнь их ребенка, оставшегося на воле, и другого ребенка, которому только предстоит появиться на свет. Все растопчут и швырнут осколки им в лицо.

Уже позже, охрипнув от своей жалобной болтовни и убедившись, что все ее слова не возымели никакого действия, хозяйка побежала к телефону, чтобы позвонить Ага-джану[6] и маме Зинат. А Омид все сидел за столом, один, перед недоеденным пюре и йогуртом, пахнущим розами.

Одной рукой придерживая Форуг, другой толкая коляску, в которой сидела Сара, Лейла вышла из аптеки на улицу. Форуг была восемнадцатью днями старше Сары; обеим не хватало нескольких месяцев до трех лет. Девочка была тяжелой, и у Лейлы уже изрядно ныли руки. Шестилетний Омид шагал рядом, крепко сжимая в кулачке подол Лейлиного джильбаба.

Лейла хотела перехватить Форуг поудобнее, когда рядом с ними, пронзительно взвизгнув шинами, затормозил военный «джип». Глаза Лейле заволокло облаком дыма и пыли. Мгновенно, почти инстинктивно она отвернула голову и, притворившись, что прикрывает рот от выхлопных газов, краем чадры быстро стерла помаду с губ.

Из «джипа» вышли двое. Оба в зеленой форме Стражей революции, в таких же зеленых фуражках, с густыми бородами. Тот, который повыше и прихрамывал, остановился, прислонившись к машине, а второй перешагнул через желоб, отделяющий мостовую от тротуара, и преградил дорогу Лейле. Уставился ей в лицо острыми, глубоко посаженными глазами. На мгновение все прочие звуки заглушило для Лейлы отчаянное биение собственного сердца.

– Сестра, разве можно появляться на улице в таком виде? – поинтересовался Страж.

После революции все за одну ночь сделались братьями и сестрами. Страна наполнилась поддельной «родней», знать друг друга не желающей; одни смотрели на новообретенных «братьев и сестер» со страхом, другие с гневом, третьи с подозрением, четвертые свысока, наслаждаясь своим всесилием. И сейчас Лейле хотелось закричать: «Я тебе не сестра!»

– Почему? Что не так?

Она крепче прижала к груди Форуг и схватила за руку Омида. Тот смотрел на машину и на суровых людей в форме со смесью страха и восхищения, приоткрыв рот и высунув кончик языка между неровных зубов.

– Это твои дети?

– Нет.

– А чьи?

– Моих сестер.

– Почему они с тобой? Где твои сестры?

Лейла тяжело сглотнула. Правду говорить нельзя! Чтобы оттянуть время, она начала застегивать на Форуг кофточку; сердце ее билось где-то в горле.