Когда ты был старше - Кэтрин Райан Хайд (2012)

Поначалу меня просто поразила их тусклость и отсутствие воображения. Эмпайр-стейт-билдинг. Рокфеллеровский центр. Статуя Свободы. Бруклинский мост. Неужто я и вправду так мало времени и внимания уделил своему выбору? Теперь вот я стою рядом с ними на другом конце света, и они нагоняют сплошную тоску.

На пятой открытке изображался Всемирный торговый центр. Башни-близнецы. Меня будто электрическим разрядом шарахнуло. Его гул слышался несколько секунд, жуткий и не спешивший стихать. Я стянул открытку с холодильника, уронив на кухонный линолеум магнит с рожком мороженого. Наклонился, поднял его, чувствуя легкое головокружение, и вернул открытку на холодильник, повернув ее картинкой к дверце. Чтобы не приходилось смотреть на нее.

Конечно же, теперь была видна сторона с посланием.

Стояла дата: 30 апреля 1999 года. «Дорогая мама, – написано. – Вот она, работа всей жизни. Я на самой вершине мира. Пожелай мне удачи. С любовью, Расти».

Расти? С чего это я подписался Расти? Это имя я оставил в прошлом еще по пути в колледж.

Поразительно, но ничего из этого не было настоящим счастьем, на которое я намекал.

Произошла смена ролей. Сюрреалистическая смена ролей. Я отправлял эти открытки из места, видевшегося мне вершиной мира, единственной и неповторимой, словно бросал их в пустоту. Как будто адреса на открытке вовсе не существовало, или по крайней мере он был ненастоящим.

Может, поэтому я и поставил подпись «Расти». Какая разница для выдумки-то?

А теперь я стоял на другом конце пути, который проделала открытка. И вот оно, это место, – по-настоящему подлинное. А место, в какое я верил так неистово и к которому стремился всей душой, рухнуло словно карточный домик.

Слегка тряхнув головой, я попытался отделаться от любых бесприютных мыслей и чувств. Убеждал себя, что станет лучше после того, как я съем чего-нибудь.

К моему удивлению, холодильник ломился от еды. Кастрюлька за кастрюлькой – то прикрытая фольгой, то обернутая в пленку, то накрытая крышкой. Ну и всякие там мисочки, баночки, плошечки – огромное количество.

Потом я понял, что удивляться нечему. Друзья семьи и соседи приносили Бену поесть. Конечно же, ему помогали. Людям свойственно так поступать, когда кто-то умирает. Даже если член семьи почившей способен со всем справиться самостоятельно. Даже если скорбящий член семьи не Бен.

Я прошелся по кастрюлькам и остановился на лапше с чем-то вроде рубленого мяса в похожем на крем соусе. Выглядело как настоящий бефстроганов, а не как все то, что продается в магазинах при заправках.

Я подогрел целую гору из лапши с мясом в микроволновке. Но в итоге ковырнул ее вилкой лишь два-три раза.

По вкусу это напоминало какую-то полуфабрикатную мешанину из коробки. Соус отдавал химией. Походило на масло с молоком, приправленное ароматизатором. Но и это было не самым худшим. Вкус был знакомый: он напоминал мне детство. Мое прошлое.

Я бросил все в мусор и оставил тарелку отмокать в раковине.

Заглянул в свою старую спальню. Ее переделали в гостиную с телевизором, двумя мягкими креслами и маминой швейной машинкой на столике в углу. А вот витрина с моими наградами была все еще там, призы по легкой атлетике по-прежнему выставлялись.

Дверь в спальню Бена была закрыта, но полоска света под ней сообщала, что ночник здесь горел ярче. Может быть, ярче, чем все остальные, вместе взятые. Дверь я не открыл. Да пребудут во сне спящие братья.

Забрел в мамину комнату, зная, что спать там не хочу, хотя и понимал, что в ней была единственная свободная кровать.

Втащил рюкзак, который таскал за спиной пять дней, достал из него кроссовки, чистое нижнее белье и грязное, скопившееся за время путешествия.

Я прошел в мамину ванную комнату и, оказавшись внутри, поглядев на огромную ванну на ножках, решил, что погрузиться в воду было как раз тем, что нужно. Поэтому я так и сделал. Ванна была глубокой, а вода – горячей.