История твоей жизни (сборник) - Тед Чан (2002)

В подтверждение слов Гэри Хосснер продолжил болтать:

– Ваша непосредственная задача – обдумать то, что вы узнали. Искать любую зацепку, которая может нам пригодиться. Есть ли хоть какие-то указания на то, чего хотят гептаподы? Что они ценят?

– Надо же, а нам это и в голову не пришло, – сказала я. – Немедленно приступим, сэр.

– Самое печальное то, что именно этим нам и придется заняться, – ответил Гэри.

– Вопросы есть? – спросил Хосснер.

Заговорил Бургарт, лингвист зеркала в Форт-Уорте:

– Мы много раз проходили это с гептаподами. Они утверждают, что явились сюда наблюдать и что информация не продается.

– Они хотят, чтобы мы так думали, – ответил Хосснер. – Но посудите сами, как это может быть правдой? Я знаю, что время от времени гептаподы ненадолго перестают общаться с нами. Возможно, это тактический маневр. Если завтра мы перестанем общаться с ними…

– Разбуди меня, если он скажет что-то интересное, – сказал Гэри.

– Я как раз хотела попросить тебя о том же.

В тот день, когда Гэри впервые объяснил мне принцип Ферма, он упомянул, что почти любой физический закон можно переформулировать как вариационный принцип. Но когда люди думают о физических законах, они предпочитают причинные формулировки. Я это понимала: все физические характеристики, которые люди считали интуитивными, вроде кинетической энергии или ускорения, являлись свойствами объекта в конкретный момент времени. И это соответствовало хронологической, причинной интерпретации событий: один момент проистекал из другого, причины и следствия порождали цепную реакцию, которая тянулась из прошлого в будущее.

Напротив, физические характеристики, которые считали интуитивными гептаподы, вроде «действия» и других вещей, определяемых интегралами, имели смысл только в сочетании с периодом времени. И это соответствовало телеологической интерпретации событий: наблюдая за событиями на протяжении периода времени, ты понимал, что существует условие, которое должно быть выполнено, цель, состоящая в минимизировании или максимизировании. И чтобы добиться этой цели, требовалось знать начальное и конечное настояние, требовалось знать следствия, прежде чем запустить причины.

Это я тоже начинала понимать.

– Почему? – снова спросишь ты. Тебе будет три.

– Потому что пора спать, – снова скажу я. Нам удастся вымыть тебя и нарядить в пижаму, но на этом дело застрянет.

– Но я не хочу спать, – заскулишь ты. Ты будешь стоять у полки, вытаскивая видеокассету, – твоя последняя тактика спасения из спальни.

– Не важно, тебе все равно пора в постель.

– Но почему?

– Потому что я твоя мама и так сказала.

Я действительно это скажу? Господи, кто-нибудь, пожалуйста, пристрелите меня.

Я подниму тебя и под мышкой отнесу в постель, ты будешь жалобно хныкать, но меня будут тревожить только собственные переживания. Все детские обещания, что я буду давать здравые ответы, когда стану матерью, что буду относиться к своему ребенку как к разумной, мыслящей личности, окажутся пустышкой: я превращусь в свою мать. Я могу сопротивляться, но ничто не остановит мое скольжение по этому длинному кошмарному склону.

Можно ли действительно знать будущее? Не предполагать, а знать, что произойдет, с абсолютной уверенностью и конкретными деталями? Однажды Гэри сказал мне, что фундаментальные законы физики симметричны относительно времени, что нет физической разницы между прошлым и будущим. С учетом этого кто-то может сказать: «Да, теоретически». Но если выражаться более конкретно, большинство ответит «нет» из-за свободы воли.