Розы мая - Дот Хатчисон (2017)

Моя сестра Чави умерла в понедельник, через два дня после моего двенадцатого дня рождения.

Ей было семнадцать.

Мы праздновали весь уикенд. Субботу провели в ближайшем парке. Вообще-то это церковный двор, но церковь запуталась в налогах и неплатежах, потеряла право владения, и наш квартал вроде как… прибрал его к рукам. Все было в цвету, и день прошел весело, с играми и вкусностями. Из нашего квартала пришли не все, но большинство. В воскресенье праздник продолжился в кругу семьи – готовили любимые блюда, смотрели любимые фильмы. Из дома вышли только один раз – мама и Чави отвели меня в молл, проколоть нос. Папа с нами не пошел – в знак протеста. Мои родители родились в Индии и выросли в Лондоне, и он всегда утверждал, что отказ от культурной общности означает также и отказ от ее признаков.

В понедельник мы пошли в школу. Обычно после занятий Чави заезжала за мной, и мы вместе возвращались домой, но в тот день у меня было собрание, а у Чави – семинар. Она пользовалась большей свободой, чем ее одноклассники, потому что никогда ею не злоупотребляла. Всегда ставила маму в известность, когда приходила куда-то или уходила, всегда предупреждала, если ее планы менялись. Всегда.

Когда Чави сообщила эсэмэской, что будет дома к девяти, мы нисколько не сомневались, что так оно и будет, но ни в девять, ни позже Чави не вернулась.

В десять она тоже не пришла.

На звонки и эсэмэски не отвечала, и это было совсем на нее не похоже. Мама стала звонить другим, тем, кто занимался с Чави на семинаре, но все говорили одно и то же: в восемь она вышла из кофейни и поехала на велосипеде в обычном направлении. Один из мальчиков предложил подвезти ее, но Чави отказалась. Она всегда отказывалась, когда этот мальчик предлагал что-то, потому он был в нее влюблен, а она ничего такого к нему не чувствовала. Мы с мамой забеспокоились, а папа над нами смеялся. Говорил, что Чави – обычный тинейджер и никогда больше так не поступит. Но все равно на нее это было не похоже…

На экране телевизора выскакивает меню диска, дзинькает музыка. Вместо того чтобы встать и сменить диск, я выбираю «проиграть все еще раз» и трясу рукой, на которой уже выступают мурашки.

Говорить об исчезновении Чави легко. Дальше – тяжелее. Но кошмары Инары представлены всему миру; мои же, до смерти следующей девушки, живут на странице только для нее. Я смогу это сделать.

Мама позвонила в полицию. Диспетчер выслушал, согласился, что это случай нехарактерного поведения, и начал задавать вопросы. Где ее видели последний раз? Во что она была одета? Какого цвета велосипед? Не могли бы мы выслать по электронной почте ее последнюю фотографию? Мы жили тогда в предместье Бостона. Осенью Чави собиралась в колледж, но ей было всего лишь семнадцать, и она оставалась, в общем-то, ребенком. Диспетчер сказал, что к нам – на случай, если Чави вернется – придет полицейский, но ее поисками займутся уже сейчас.

Однако тут рассердился папа. На Чави – за то, что заставляет людей волноваться. На маму – за то, что подняла шум. И даже на меня – за то, что собралась искать сестру вместе с мамой. Большинство его аргументов я пропустила, потому что мама отправила меня наверх одеться потеплее, но когда я спустилась, полицейский стоял на пороге, чувствуя себя явно неловко, а мама говорила папе, чтобы тот остался дома и ждал, если уж не может встать с дивана ради пропавшего ребенка.

С мамой шутки плохи.

Было уже поздно, и полицейские машины уже не включали сирены. Но мигалки они включили, и многие соседи вышли на улицу, чтобы принять участие в поисках. Посмотреть такое стоило: люди набрасывали на плечи пальто и расходились с фонариками и свистками.