Корабль мертвых - Бруно Травен (1926)

Потом распахнулись дверцы трех топок, и стало нестерпимо жарко. Я побежал к вентилятору, чтобы глотнуть воздуха. Но кочегар-испанец закричал мне: «Пиппип, закрой дверцы, пар падает!» Весь пар собрался в кочегарке, и становилось все жарче и жарче. Я подбежал к корыту, в котором стояла вода для тушения шлака, чтобы утолить жажду, но вода была соленая и противная на вкус. Я задыхался и снова пил эту воду; топка была широко распахнута над самой моей головой, высоко в небе, и это было солнце, и я пил морскую воду.

Потом я снова уснул, дверцы топок были закрыты, а кочегар залил кочегарку водой из корыта, – я был в открытом море, и огромная волна захлестнула нашу доску.

– Это «Иорикка»! – закричал Станислав где-то далеко-далеко от меня. – Это корабль смерти. Гавань. Вон стоит норвежский корабль. На нем есть питьевая вода. Разве ты не видишь, Пиппип?

Обеими руками, сжатыми в кулаки, Станислав указывал в далекое море.

– Где «Иорикка»? – крикнул я.

– Разве ты не видишь ее, Пиппип? Вон она. Шесть решеток вывалилось опять. Проклятие. Теперь уже восемь. Черт тебя возьми, где же кофе, Пиппип? Вы опять весь выдули? Это тебе не замазка, собака ты, это масло. Давай в таком случае чай, будь ты проклят!

Станислав метался, показывая то в одном, то в другом направлении, и спрашивал, не вижу ли я «Иорикку» и гавань.

Но меня это уже не трогало. Мне было больно повернуть голову к гавани.

– Мы сбились с пути! Мы сбились с пути! – заревел Станислав. – Мне надо на «Иорикку»! Решетки все выпали. Кочегар лежит в котле. Где вода? Разве вы не оставили мне кофе? Мне надо на «Иорикку», на «Иорикку». – Он ухватился за бечевку, стараясь ее развязать. Но он не мог развязать узлов. Он рвал, как безумный, и затягивал их еще туже. – Где лопата? – крикнул он. – Я должен разрубить веревку.

Но бечевка держалась недолго. Станислав рвал и дергал ее с таким ожесточением, что постепенно освобождался от нее. Последний узел он разорвал.

– «Иорикка» уйдет. Скорей. Пиппип. На «Норвежце» есть питьевая вода. Видишь, нам машут кружкой. Я не останусь на корабле смерти.

Станислав ревел все ожесточеннее.

Он висел еще на одной ноге, но вот он и там разорвал бечевку.

Все это я видел на расстоянии многих миль, как на картине или в зрительную трубу.

– Вот «Иорикка». Шкипер взял под козырек.

Станислав крикнул это и посмотрел на меня остекленевшими глазами.

– Пойдем со мной, Пиппип. Чай и сладкие пироги с какао. И вода, Пиппип.

Да, это была «Иорикка». Я видел ее ясно. Я узнал ее по ее пестрому сумасшедшему наряду и по ее мостику, который висел в воздухе, словно не принадлежал к кораблю.

Это была «Иорикка», и теперь они сидели за завтраком или ужином или ели сливы в синеватой крахмальной жиже. Чай был недурен. Чай был хорош и без сахара и молока. И вода для питья не воняла.

Я начал развязывать узел моего каната. Но я не мог его развязать. Тогда я позвал Станислава, чтобы он мне помог. Но ему было некогда. Он не мог высвободить свою ногу и работал, как безумный. В довершение всего у него открылись раны на голове, оставшиеся после побоев.

Кровь текла у него по лицу, но он не обращал на нее внимания.

А я дергал и дергал свой канат. Но он был слишком толст и не поддавался. Я не мог ни перетереть его, ни высвободить своего тела и запутывался в нем все больше и больше. Тогда я стал искать топор, нож или лопату, которую мы выправили со Станиславом, чтобы сделать из нее деревянную мачту, но компас опять попал в воду, и приходилось вылавливать его перегоревшей решеткой. Канат не поддавался. Узел затягивался все туже и туже. Это приводило меня в неизъяснимое бешенство.

Станислав наконец высвободил ногу.

Он обернулся вполоборота ко мне и воскликнул:

– Пойдем, Пиппип! Тут всего только двадцать шагов. Решетки все выпали, уже без двадцати пять, да, да. Вставай, скорей. Таскать золу.