Корабль мертвых - Бруно Травен (1926)

Корабль дал сигнал, но шкипер не ответил. Тогда корабль открыл стрельбу. И «Иорикка» остановилась. Ей не удалось уйти. Она была еще у береговой линии. Ну да такие корабли очень мало заботятся о границах. Они пытаются взять добычу и за пределами береговой границы. Шкипер должен доказать на суде, что он был уже на полторы морских мили за пределами береговой границы. Пусть докажет. Это не так-то просто. В море нет пограничного столба. Дозорные суда вообще не признают морских границ. Иногда шкиперу все же удается доказать, что он был за пограничной линией. Ну и тогда дозорным судам приходится расплачиваться. А через полчаса где-нибудь в другом месте начинается та же история. Только слабый человек должен почитать закон. Государство не обязано исполнять его. Оно всемогуще. Человек должен соблюдать мораль, государство же не знает никакой морали. Оно убивает, если считает это нужным для себя, оно ворует, грабит детей у матерей и порывает браки. Оно делает все, что ему вздумается. Для него нет ни бога, в которого оно принуждает верить людей под страхом земных и адских мук, ни законов божьих, которые оно кнутом и синяками вдалбливает детям. Оно само создает свои законы, и если они час спустя ему больше не по вкусу, оно само же их нарушает. Над ним нет судьи, который призвал бы его к ответу, и когда человек перестает доверять ему, оно начинает размахивать перед ним красно-бело-синим флагом, – ура, ура, ура, – пока человек не оглохнет от этого крика, а затем кричит ему в ухо: «Дом и очаг – жена и ребенок!» – и дует ему в ноздри дымом: «Взгляни на свое славное прошлое». И люди следуют его внушениям, потому что всемогущий идол обратил их путем постоянного неутомимого труда в машины и автоматы, которые двигают руками, ногами, глазами, губами, сердцем и мозгом именно так, как это угодно могущественному идолу – государству. Даже бог, сам бог не достиг этого, а ведь и он был кое на что способен. Но по сравнению с этим чудовищем он только жалкий кропатель. Его люди действовали вполне самостоятельно, как только начали двигать руками и ногами. Они убегали от него, не почитали его законов, грешили, как одержимые, и наконец сместили его. При новом боге жизнь человеческая стала труднее потому, что он еще слишком молод, и потому, что люди еще не смеют поднять против него своего голоса и сорвать яблоко с древа познания.

Мы застопорили «Иорикку». Ведь нам ничего другого не оставалось. Иначе бы мы взлетели на воздух. Потом они явились к нам на борт:

– Будьте добры показать нам ваши бумаги. Да, благодарю вас, бумаги в порядке. Нам надо произвести ревизию. Мы вас не задержим. Всего только несколько минут.

– Прошу вас, прошу вас, господа, только не слишком долго. Мы и без того опаздываем. Если это затянется, я слагаю ответственность на ваше правительство.

Шкипер смеется. Как этот человек умеет смеяться! Своим смехом, слегка ироническим и чрезвычайно веселым, он уничтожает все подозрения.

Добрые люди, очевидно, уже пронюхали о корнед-бифе: как муравьи они ползали по товарному отделению и искали корнед-биф из Чикаго. А шкипер смеялся и смеялся.

На «Иорикке» не было корнед-бифа. На кухне стояло несколько коробок, для собственного потребления.

Но на «Иорикке» было какао. Голландский, с гарантией, чистейший какао Ван-Гутена. Целые ящики. Десятки ящиков. И весь какао в жестяных коробках. Чтобы не выдохся.

Унтер-офицер, производивший ревизию груза, ткнул в один ящик, который лежал в самой середине. Ящик извлекли. И он велел его открыть.

Шкипер смеялся. А офицер нервничал. Он не хотел подать виду, но не мог этого скрыть. Этот смех доводил его до бешенства.

Красивые большие коробки, заклеенные этикетками. Шкипер подошел к ящику, достал жестяную коробку и подал ее офицеру, придав своему смеху остро саркастический тон. Офицер взглянул на шкипера, потом на коробку, затем решительным шагом направился к открытому ящику, сам достал себе коробку, нервно сорвал этикетку и открыл – какао.