Убийца - Джонатан Келлерман (2014)

Начиная бракоразводный процесс, одни супруги врываются в него, топоча ногами, раздувая ноздри и тараня лбом воздух: так бык выносится на арену, готовый вздеть на рога первого, кто попадется. Другие сначала демонстрируют самые прекрасные намерения, а удар наносят потом, исподтишка. Лишь немногим удается расстаться по-человечески, в основном же развод – это необъявленная партизанская война.

Для семейных пар главным объектом тяжбы обычно становятся дети. Даже те мамаши и папаши, которым родительская роль не очень-то по душе, начинают лгать и притворяться, будто это и есть главное дело их жизни. Еще бы, ведь признаться в равнодушии к собственным отпрыскам, более того, сделать публичным достоянием свои давние мечты о том, как бы поскорее отделаться от этой семейной бодяги, – значит нарваться на всеобщее осуждение.

Кстати, именно те родители, которые в обычной жизни обращают на своих чад не больше внимания, чем на мебель, в суде дерутся за право опеки над ними как львы: еще бы, ведь главное для них – победа.

В самых худших случаях детей превращают в подобия ручных гранат. Обвинения в невыполнении родительских обязанностей, в жестокости и даже насилии всплывают и лопаются, точно пузыри на болоте, как правило, не имея под собой ни малейшего основания. Однако, когда речь идет о будущем детей, любое обстоятельство нуждается в проверке. И тогда судьи обращаются за профессиональным советом к кому-то вроде меня.

Хотя у моей профессиональной жизни есть и другая сторона: иногда я помогаю лейтенанту Майло Стёрджису распутывать зверские убийства.

Но это как раз легко.

* * *

Когда я только оставил работу в Западной педиатрической больнице и открыл частную практику, я избегал любых случаев, связанных с опекой над детьми, причем настолько, что даже отправлял к коллегам тех пациентов, которым предстояло что-то похожее на судебную тяжбу. Я знал, что работа в суде – дело выгодное, однако недостатка в клиентах у меня не было, а со слов тех из моих коллег, которым не повезло вляпаться в систему, я знал, что она непредсказуема и хаотична, а заправляет в ней банда придурков и садистов.

Всё в интересах ребенка – ага, как бы не так.

Моя практика процветала: ко мне обращались в основном хорошие люди, которые приводили таких же хороших детей с маленькими проблемками, от которых я избавлял их в самые короткие сроки. Впору почувствовать себя героем – кому такое не нравится?

А потом ребенок, с которым я занимался уже некоторое время, вдруг стал объектом судебной тяжбы. Четырехлетняя Эми росла без отца, с мамой, которая, в общем и целом, отлично справлялась с воспитанием, а ко мне пришла лишь затем, чтобы уточнить кое-что в вопросах дисциплины, дальнейшего развития и выбора школы. Спокойная и уравновешенная малышка была обязана своим существованием «однодневным гастролям» родителей: матери и никогда не виденного ею отца – тогда еще женатого бывшего полицейского из штата Вашингтон, уволенного за взятки и подозревавшегося в худшем.

Вышеуказанный папашка не только ни разу не появился на горизонте крошечной дочкиной жизни, но и гроша ломаного не прислал на ее содержание. Мать Эми обращалась с заявлением о выплатах для девочки, но ничего не вышло, да женщина и не настаивала: она зарабатывала, им с девочкой хватало, ее все устраивало.

Пока однажды вечером в ее квартире не раздался звонок. Она открыла дверь и – здрасте, пожалуйста! – явился не запылился, с порога попытался ее облапить, а когда она его оттолкнула, то, нагло ухмыляясь, сунул ей под нос бумаги о начале судебного процесса о совместной опеке над ребенком. Оказывается, он недавно развелся, причем суд отказал ему в праве даже видеться с двумя детьми от первого брака, из правоохранителей его турнули, с работой с тех пор было не густо, вот он и решил, по его словам, «заняться ребенком. К тому же она на меня похожа».