Мелодия во мне - Элисон Винн Скотч (2012)

Но почему бы не вообразить себе и нечто прямо противоположное? Вот я гашу свет в салоне машины, расстегиваю лифчик и позволяю ему гладить мою грудь. И так мы ласкаем друг друга, подкрепляясь время от времени очередным глотком спиртного. А потом мы еще и отправляемся плавать голышом. Домой я возвращаюсь далеко за полночь, предусмотрительно пробравшись к себе в спальню через окно, чтобы мама ничего не заметила.

Я чувствую, как у меня начинает дергаться щека, как щиплет в носу, как больно сдавило грудь. Кажется, впервые я в полной мере осознаю, как же это ужасно на самом деле – потерять собственную память. Неужели я обречена ничего не вспомнить до конца дней своих? Неужели мой удел – это безучастное существование того, что от меня осталось? Я – как будто овощ, как трава… Не тело, а лишь пустая оболочка, такой скелет, на котором нет живой плоти и нечем заполнить зияющие дыры и провалы в собственном мозгу. Я чувствую, как слезы градом катятся по моим щекам, я смахиваю их рукой, но тщетно! Они продолжают литься с утроенной силой. А ты подумай о тех ста пятидесяти двух несчастных, уговариваю я себя, которым судьба отказала даже в таком сомнительном спасении. Господи боже мой! Вспомни других! Как же тебе не стыдно роптать! Ведь ты же осталась жива. Ты можешь дышать, смотреть, и у тебя даже есть какой-то мизерный шанс вспомнить все. Но мой мозг просто не в состоянии оценить всю чудовищность моих потерь. А потому и слезами моему горю не помочь. Но ведь еще есть время… У меня в запасе еще полно времени! Может быть, когда-нибудь… со временем я вспомню. А что, если взять и позвонить Андерсону? Возможно, вдвоем нам будет проще найти ответ на вопрос: Почему мы? Почему судьба выбрала именно нас? Слезы продолжают душить меня. Невыносимая боль! Она сейчас затмевает собой все остальное. Я хватаю айпод: слабая попытка успокоить себя. Так отвлекают детей, чтобы они не плакали. Начинают петь, включают музыку. Но в моем случае музыка мне не помощница. От нее мне становится только горше. Звуки пронзают меня со всех сторон, словно острые стрелы, и впиваются в мои кровоточащие раны.

Наверное, Алисия, медсестра, дежурящая на посту, услышала мои безутешные рыдания. Она торопливо входит в палату, осторожно вытирает щеки, прочищает мой нос.

– Что-нибудь еще, моя дорогая? – ласково спрашивает она меня.

– Ничего! – всхлипываю я. – Мне ничего не надо, и никто мне не поможет!

Сестра молча берет дистанционный пульт управления, отключает музыку и снова переключает телевизор на новостной канал, который я смотрела перед приходом Рори.

Потом она долго гладит мою спину, пока я не перестаю плакать. Я тупо смотрю перед собой, мало что соображая, но вдруг спохватываюсь:

– Позвоните, пожалуйста, моей сестре.

– Конечно! Сию минуту! – Медсестра хватает трубку и торопливо набирает номер Рори, а потом подсовывает телефон поближе ко мне.

– Рори! Это я! – выдыхаю я в трубку, заслышав голос сестры на другом конце провода. – Послушай! А какой я была раньше?

– Что ты имеешь в виду? – растерянно спрашивает сестра, и голос у нее такой, какой бывает у человека, когда его растолкали посреди ночи. – Ну да! Ты была моей старшей сестрой. Мы с тобой вместе работали в художественной галерее. Я же тебе рассказывала об этом.

– Да, да! Все это я помню! Но сейчас я о другом. Какой я была? Что за человек? Например, с кем я гуляла в юности? Тот парень на фотографии…

– Ах, это! Хм! – На другом конце провода повисает короткая пауза. – Кажется, его звали Майкл Лумис. Да, припоминаю! Он еще занимался борьбой.

– То есть мы с ним встречались, да? Гуляли по вечерам? А может, и выпивали вместе… или ходили купаться голышом, или творили какие другие глупости…

Я слышу жизнерадостный смех сестры в трубке. И это несмотря на ее полусонное состояние.