Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

– Думаю, пора уже наконец развернуть ту саблю, которую ты так старательно прячешь наверху.

Глава 19

«Наш Рим», – называли его коренные жители.

В юности миссис Джеймс Хантун больше предпочитала изучать молодых людей, чем историю старых городов, и все-таки даже небольшого количества с таким трудом втиснутых в нее знаний хватало, чтобы относиться к подобному сравнению просто как к очередному подтверждению виргинской надменности. Эта надменность насквозь пропитывала Ричмонд и воздвигала барьер между коренными жителями и теми, кто приезжал из других штатов. На первом же частном приеме, куда Эштон и ее мужа пригласили, как она сама считала, только для того, чтобы проверить их персоны и родословные, одна седовласая дама, по виду явно очень важная особа, услышала, как она с раздражением заметила, что совершенно не понимает характера виргинцев.

– Это потому, – сказала ей дама, одарив Эштон ледяной улыбкой, – что мы и не янки, и не южане – Югом мы обычно называем те штаты, где живет слишком много этих вульгарных хлопковых плантаторов. Мы – виргинцы, и это слово говорит само за себя. – Выставив напоказ ее невежество, важная особа уплыла прочь.

Кипя от ярости, Эштон подумала, что ничего более отвратительного на этом вечере с ней уже не произойдет, но она ошибалась. Супруга Джеймса Честната Мэри, южнокаролинка с весьма ядовитым языком и теплым местом в ближайшем окружении миссис Дэвис, поприветствовала ее по имени, но даже не остановилась, чтобы поговорить. Эштон испугалась, что сплетня о ее связи с Форбсом Ламоттом и покушении на Билли Хазарда последовала за Хантунами в Виргинию.

Таким образом, в тот вечер она провалила сразу два испытания. Но наверняка впереди ждали и другие, и Эштон была полна решимости одержать победу. Несмотря на то что ничего, кроме презрения к этим высокородным джентльменам из правительства и их надутым женам, заправлявшим в местном обществе, она не испытывала, эти люди обладали властью, а ничто так не притягивало Эштон, как власть.

Как и Вечный город, «наш Рим» тоже стоял на холмах, только вот размерами, конечно, сильно уступал итальянскому. Даже притом, что в последнее время сюда хлынули толпы желающих найти место при новом правительстве, чиновники всех мастей и просто всякий сброд, население Ричмонда лишь немногим превышало сорок тысяч человек. Был здесь и свой Тибр – река Джеймс, которая текла сначала на юг, а потом сворачивала на восток, к Атлантике; только вот воздух на Капитолийском холме наверняка наполняли более приятные запахи, чем запах табака. Ричмонд же был буквально пропитан им, и во всем городе пахло как на табачном складе.

Первоначально столицей Конфедерации был объявлен Монтгомери, однако пробыл он в этой роли всего полтора месяца, после чего конгресс проголосовал за переезд в Виргинию, хотя и не единогласно. Противники перевода столицы в Ричмонд утверждали, что он расположен слишком близко к артиллерийским батареям янки, но большинство настояло на своем, главным образом напирая на то, что город представляет собой важный транспортный и оборонный узел, поэтому его необходимо защищать в любом случае – переедет туда правительство или нет.

Те, кто давно жил в Ричмонде, с гордостью говорили о красивых старинных домах и соборах, но никогда не упоминали о районах, битком набитых салунами. Они хвастались семьями с благородными предками, но словно не замечали, что по темным улочкам вокруг площади Капитолия бродит множество падших существ обоих полов, предлагая себя за гроши. Женщины – все сплошь с тяжелой судьбой и уже немолодые – приехали в Ричмонд, как уверяла молва, из Балтимора или даже из Нью-Йорка в поисках тех возможностей, которые могла предоставить столица во время войны. А уж из каких канав вылезали мужчины, промышлявшие тем же ремеслом, один Бог ведал.