Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

С первого же часа после открытия ярмарка, привлекшая в долину огромное количество людей, имела шумный успех. Стены и стропила склада были увешаны патриотическими лозунгами. Наибольший интерес публики вызвали замечательные фотопортреты нескольких бравых парней из Сорок седьмого Пенсильванского добровольческого полка под командованием полковника Тилмана Гуда – ведь все они были уроженцами долины, – а также увеличенный газетный портрет генерала Макклеллана. Художник из местной газеты представил сатирические изображения Слайделла и Мейсона, направленных президентом Дэвисом в качестве посланников Конфедерации в Европу и похищенных в начале месяца с борта британского почтового судна «Трент», на котором они направлялись к месту своей новой службы, что вызвало возмущение правительства королевы и угрозы со стороны лорда Лайонса, британского советника в Вашингтоне.

Были здесь и военные экспонаты – мушкеты и винтовки, содержимое обычного солдатского ранца, фляжка, пробитая пулей, а еще множество стендов с едой, брошюрами и обмундированием. Вирджилия работала на стенде с одеждой. Кому-то из членов комитета удалось раздобыть армейский плащ, сшитый из дешевой темно-синей ткани, которую делали из старых тряпок. От него уже было отрезано несколько небольших квадратиков, и Вирджилия каждые пятнадцать минут продолжала собирать людей, чтобы провести очередную демонстрацию. Держа квадратик ткани над тазиком, она поливала его водой, отчего он распадался на комочки, которые Вирджилия тут же раздавала возмущенным зрителям, не забывая всякий раз напоминать, что их пожертвования помогут снабдить солдат достойным обмундированием.

Эта работа вдохновляла Вирджилию, ведь таким образом она наносила пусть и маленький, но небесполезный удар по Югу. К тому же ей нравилось, как она выглядела. Констанция дала ей свою шаль, а Бретт – камею, которую она приколола на груди темно-коричневого платья. Волосы Вирджилия уложила в шелковую сетку, а еще надела серьги с мерцающими опалами, также взятые взаймы. Благодаря ее умению общаться с публикой, отточенному на собраниях аболиционистов, она оказалась лучшим демонстратором на ярмарке. И заработала комплимент от председателя своего сектора и, что еще важнее, от одного незнакомого мужчины.

Это был майор из Сорок седьмого полка. Когда Вирджилия наглядно и на словах показывала негодность ткани, он наблюдал за ней, стоя в стороне, напротив стенда с одеколоном, – солдаты просто умоляли о какой-нибудь парфюмерии, чтобы заглушить вонь выгребных ям и сточных канав в гарнизонах.

Пока Вирджилия проводила демонстрацию, офицер внимательно наблюдал за ней. И она даже сбилась с мысли, когда его взгляд скользнул с ее лица на грудь, сразу, впрочем, вернувшись обратно. Он держал под локоть какую-то женщину – вероятно, свою жену, но те несколько секунд, что он смотрел на нее, имели для Вирджилии огромное значение.

Раньше, когда она чувствовала себя безобразной, да и выглядела так же, она никогда не привлекала внимания мужчин, разве что изгоев вроде бедняги Грейди. Но после такого чудесного преображения этот майор счел ее пусть даже и не красавицей, но, по крайней мере, женщиной, достойной внимания. Да, очевидность перемен нельзя было отрицать, и это приводило ее в восторг.

Однако на следующий день после закрытия ярмарки наступило разочарование. Вирджилия бесцельно слонялась по дому и по улицам города, понимая, что должна наконец уехать и найти свой собственный путь. Но дни шли, а она так и не могла ни на что решиться.

Примерно через две недели после ярмарки Констанция положила на обеденный стол какое-то письмо:

– Это от доктора Хауи, из Санитарной комиссии. Он наш старый друг.

– Вот как? И где вы познакомились? – спросила Вирджилия.

– В Ньюпорте. Они с женой проводили там лето одновременно с нами. Неужели не помнишь?

Вирджилия покачала головой и наклонилась над тарелкой; она умудрилась забыть почти все о тех годах.