Последний присяжный - Джон Гришэм (2004)

Стоя у окна и глядя сквозь грязное стекло, на котором кто-то давным-давно вывел краской слово «ТАЙМС», можно было видеть здание окружного суда и фигуру бронзового воина-конфедерата, его охранявшего. На табличке, укрепленной на пьедестале под ногами воина, были перечислены имена шестидесяти одного юноши: все они были уроженцами округа Форд, павшими в Великой войне, в основном при Шило.

Воин был виден и из окна моего кабинета, находившегося на третьем этаже. Здесь стены тоже были сплошь заставлены книжными стеллажами, где покоилась личная библиотека Пятна – весьма эклектичная. К ней, судя по всему, не прикасались так же давно, как и к библиотеке на втором этаже. Лишь спустя несколько лет я решился выкинуть кое-какие из этих книг.

В просторном кабинете царил бедлам: он был загроможден мебелью, завален не представлявшими никакой ценности артефактами, никому не нужными папками и украшен развешанными по стенам копиями портретов генералов Конфедерации. Я обожал эту комнату. Уходя, Пятно не взял с собой ничего; прошли месяцы, но ничто из его пожитков так и не было востребовано, поэтому все оставалось на своих местах, бесполезное, как и прежде. Я долго ничего не трогал, и весь этот хлам с течением времени естественным образом превратился в мою собственность. Потом я собрал личные вещи Коудла – письма, банковские декларации, записки, открытки – и сложил их в одной из пустовавших комнат в конце коридора, где они продолжали собирать пыль и медленно превращаться в труху.

В моем кабинете были две французские двери, выходившие на обширный балкон, окруженный коваными фигурными решетками. Там свободно размещались четыре плетеных кресла; устроившись в любом, можно было наблюдать за происходящим на площади. Не то чтобы там было особо за чем наблюдать, но посидеть на балконе без всякого дела, тем более с бокалом в руке, – приятно.

Выпить Бэгги был готов всегда. После ужина он принес бутылку бурбона, и мы заняли свои позиции на балконе. Город все еще полнился слухами о процессуальном заседании. Все сходились во мнении, что Дэнни Пэджита отпустят сразу же, как только Люсьен Уилбенкс и Маккей Дон Коули все уладят. Будут даны необходимые гарантии, деньги перейдут из рук в руки, шериф лично возьмет на себя ответственность за доставку парня в суд. Но у судьи Лупаса были другие планы.

Жена Бэгги работала ночной медсестрой в отделении неотложной помощи местной больницы. Она бы работала в дневную смену, если бы весьма необременительные служебные скитания мужа по городу можно было считать работой. Супруги редко виделись, что, совершенно очевидно, устраивало обоих, поскольку ругались они постоянно. Их взрослые дети разъехались, предоставив родителям продолжать свою маленькую войну один на один. После пары стаканчиков Бэгги обычно начинал отпускать язвительные замечания в адрес жены. Ему было пятьдесят два года, но выглядел он на все семьдесят. Подозреваю, что именно пьянство было главной причиной того, что он так рано состарился и не мог обойтись без домашних распрей.

– Хорошо мы наподдали им под зад коленкой, – с гордостью заметил он. – Никогда еще о газетных материалах не говорилось так ясно и определенно – прямо в зале суда.

– А что значит «приказ о лишении слова»? – поинтересовался я, будучи неопытным новобранцем, – впрочем, это ни для кого не составляло секрета, так что не было нужды притворяться, будто я знаю то, чего на самом деле не знал.

– Никогда не видел ни одного, хотя слышал, что судьи прибегают к этому средству, чтобы заткнуть пасть адвокатам и прочим участникам тяжбы.

– Значит, к газетам он не применим?