Мост Убийц - Артуро Перес-Реверте (2011)

И, словно засомневавшись в этом, обернулся назад. За спиной у него оказалось то, что французы называют fritoin, то есть маленькая дешевая харчевенка, где жарят мясо и рыбу в оливковом масле. Потом сделал приглашающий жест. Я мотнул головой. Он кивнул, как бы отдавая должное моей щепетильности, счел за благо не настаивать и, стянув перчатки, сделал несколько шагов к жестяной жаровне под навесом. И принялся греть над нею руки, а когда я все же подошел ближе, сказал внезапно:

— Вид у тебя — прямо загляденье. Уверен, девицы на тебя так и вешаются, и перепортил ты их уже немало. Ты что, — в самом деле не желаешь выпить стакан вина под жареную сардинку? В конце концов, у нас — у тебя, у меня и твоего разлюбезного капитана — перемирие.

Обеспокоившись за меня, стали подходить поближе Копонс и Гурриато-мавр. Гуальтерио Малатеста был им незнаком, а иначе они обеспокоились бы еще больше. Я сделал им знак, чтобы подождали в сторонке, у баркасов.

— Ты, наверное, знаешь, что у нас с твоим капитаном был разговорец в Риме…

Он продолжал растирать над огнем худые узловатые пальцы в таких же, как у Алатристе, мелких шрамах и рубцах. Я заметил, что на двух пальцах левой руки не было ногтей.

— Жаль, что приходится откладывать на потом — и немалое, — сказал я задумчиво. — Но в свой срок все придет.

Молчание было долгим. Я уже собрался уйти, но итальянец взглядом остановил меня:

— Я до сих пор не поблагодарил тебя за то, что там, в Минильясе, ты не дал Алатристе меня приколоть.

— Вы нам нужны были живым, — отвечал я сухо. — Иначе мы бы не доказали свою невиновность.

— Пусть так, мальчуган. И все же если бы ты не удержал его руку…

Он сузил глаза, и веко со шрамом слегка задрожало, не закрывшись до конца.

— …то избавил бы меня от очень многих неприятностей. Уж поверь мне.

Он вытянул руки, словно они все еще болели после пыток, приоткрыл в ядовитой улыбке выщербленные зубы. Я разозлился еще сильней. Если бы можно было, ткнул бы его кинжалом прямо на месте. Так хотелось это сделать, что пальцы, нашаривавшие под плащом рукоять, зудели.

— Надеюсь, — сказал я, — что отдрючили на славу.

— Можешь не сомневаться, — отвечал он с полнейшей естественностью. — Постарались. И у меня был случай поразмыслить о тебе и о капитане. И о том, как с вами расквитаться… Ну да ладно. Сейчас мы здесь. В этом прекрасном городе.

Он посмотрел по сторонам, будто то, что видел, доставляло ему наслаждение. И прежде чем обернуться ко мне, снова улыбнулся.

— Я уже не раз имел счастье убедиться, что ты очень недурно управляешься со шпагой… Но все же мой тебе совет: не зарывайся. Помнишь ту ночь в Мадриде, когда вы вломились в женский монастырь, что потом чуть не стоило тебе костра инквизиции? Или тот случай на Аламеде-де-Эркулес в Севилье, когда ты кинулся на меня очертя, что называется, голову?

Он похлопал себя по бедру, где висела шпага. И расхохотался так, словно ему сию минуту рассказали нечто необыкновенно забавное. Как хорошо я знал этот сухой скрипучий смех, сколь памятен был он мне. Вот только глаза его, неотрывно устремленные на меня, не смеялись.

— Черт возьми, у нас с тобой поднакопилось общих воспоминаний.

— Все вы врете. Ничего общего с такой тварью у меня быть не может.

— Ну-ну-ну, мальчуган. — Он по-прежнему глядел на меня пристально и в лице не изменился. — Ты, я вижу, раздухарился всерьез. Такие слова произносишь…

— Есть язык, чтобы их произнести, и хватит духу за них ответить.

— Ну, раз ты так считаешь… Тебе, конечно, видней…

Он с совершеннейшим бесстыдством в последний раз потер руки над огнем, потом вытащил из-за пояса и надел перчатки.

— Ладно, все на этом. Я ведь хотел всего лишь посмотреть, какой ты стал. Раз уж счастливый случай свел нас.