Титус один - Мервин Пик (1959)

– Господин Рактелок, сударь, – промолвил Швырок.

– Да? – приподняв бровь, откликнулся Рактелок. – Что вам угодно на этот раз? Опять отдохнуть, я полагаю.

– Мы прошли сегодня немалое расстояние и все по вязкому грунту, – ответил Швырок. – Я устал. Нет, правда. Это напоминает мне те…

– Годы в соляных копях, – перебил его Рактелок. – Слышали-слышали. Все про них знаем. Кстати, не могли бы вы проявлять несколько большую осторожность в обращении с моими томами? А то вы обходитесь с этим мешком так, будто он картошкой набит.

– Если позволите мне вставить словечко, – заверещал Треск-Курант, – я бы выразил это так…

– Развяжите мешок, – сказал Рактелок, – и достаньте книги. Все до единой. Сотрите с них сухой тряпочкой пыль. А после пересчитайте.

– Знаете, когда я работал в копях, у меня было время подумать… – произнес, механически исполняя приказ Рактелка, Швырок.

– Ого! Так вы тогда думали? О чем же? О женщинах? О женщинах! Ха-ха-ха. О женщинах. Ха-ха-ха-ха.

– О нет. Вовсе нет. О женщинах я ничего не знаю, – сказал Швырок.

– Вы слышали, Рактелок? Какое поразительное заявление. Это все равно что сказать «я ничего не знаю о луне».

– Ну а вы-то сами что о ней знаете? – осведомился Рактелок.

– Я знаю о ней столько же, дорогой друг, сколько знаю о вас. Луна суха. И вы тоже. Но какое все это имеет значение? Мы живы. Мы на воле. К черту луну. Она, кстати сказать, трусиха. Только по ночам и показывается! Ха-ха-ха-ха!

– Луне в моей книге отведено немалое место, – сообщил Рактелок. – Не вполне только помню, где именно… но отведено, и немалое. Я говорю там или, вернее, пространно рассуждаю, понимаете? о переменах, постигших Луну. С тех пор как Молюск облетел ее всю кругом, Луна совершенно переменилась. Лишилась загадочности. Вы слушаете, Швырок?

– И да, и нет, – ответил Швырок. – Вообще-то, я думаю о следующей нашей стоянке. В копях все было иначе. Там отсутствовало..

– Забудьте о копях, – сказал Рактелок. – И уберите ваш грубый локоть с моего сочинения. Ах, друзья мои, друзья мои, разве то, что мы бежали из этого пагубного места, совсем ничего уж не значит? И то, что мы, как и было задумано, воссоединились? Что вкушаем покой здесь, на подветренном склоне лысой горы?

– И даже здесь каждый из нас невольно вспоминает ту мерзкую схватку. И просто с души воротит, – сказал Швырок.

– О господи! Да уж, та еще была драка. Кости, мышцы, сухожилия, внутренние органы и прочее подобное так и летели во все стороны, но какое значение все это имеет теперь? Вечер ясен, вон даже две звезды показались. Впереди у нас жизнь… или что-то схожее с нею. Ха! ха! ха!

– Да, да, да. Это я все понимаю, Треск-Курант, и все-таки поневоле гадаю…

– Гадаете?

– Да, о том юноше. Никак он не идет у меня из головы, – сказал Швырок.

– Я-то его почти и не разглядел. Слишком низко расположился. Но по тому, что я видел, а также исходя из моего жизненного опыта, я сказал бы, что он получил хорошее воспитание.

– Хорошее воспитание! Ха-ха-ха-ха-ха! Как интересно!

– Интересно! Дурак! Вы думаете, я провел в Подречье всю жизнь? Я когда-то был камердинером!

Швырок встал во весь рост.

– Свежеет, – сказал он. – Надо разжечь костер. Что касается того молодого человека, я многое дал бы, чтобы снова увидеться с ним.

– Безусловно, – сказал Рактелок. – Посмотреть на него стоит. И все-таки, почему мы должны желать?..

– Увидеться с ним? – воскликнул Треск-Курант. – Почему мы должны? Ого! Юноша и его друг-крокодил. Ого! Какая пища для домыслов!