Титус один - Мервин Пик (1959)

– Ваша жена вновь обратилась ко мне, – известил Акрлист господина Дёрна. – Послушаем же, что она имеет сказать.

– Как-то вы странно говорите о моей жене, – сказал Дёрн. – Она вас раздражает?

– Раздражала бы, если б я жил с ней, – ответил Акрлист. – А вас нет?

– О, дорогой мой друг, как вы наивны! Я ведь женат на ней и потому редко ее вижу. Какой смысл вступать в брак, если потом вечно натыкаешься на жену? С равным успехом можно и не вступать. О нет, друг мой, она делает что хочет. То, что оба мы оказались сегодня здесь, – просто совпадение. Понимаете? И нам это нравится – похоже на возврат первой любви, но только без боли сердечной – да, собственно, и без сердца. Любовь хладная есть разлюбезнейшая разновидность любви. Такая чистая, такая бодрящая, такая пустая. Короче, такая цивилизованная.

– Вы словно явились сюда из преданий, – сказал Пустельган, но голосом, настолько придушенным страстью, что госпожа Дёрн даже не поняла, что это он ей.

– В этой жаре я чувствую себя, как вареная репа, – сказал господин Прут.

– А как по-вашему, ужасный вы человек, чувствую себя я? – воскликнула, вглядываясь в приближающегося к компании нового гостя, госпожа Дёрн – воскликнула голосом настолько пронзительным, что он едва не сгубил впечатление, создаваемое ее красотой. – Я так хорошо выглядела в последнее время, даже мой муж подтверждал это, а вы ведь знаете, каковы они, мужья.

– Каковы они, я представления не имею, – отозвался только что появившийся пообок от нее, похожий на лиса мужчина, – но вы мне, конечно, скажете. И каковы же они? Я знаю только, какими они становятся… и знаю, возможно… что их до этого доводит.

– О, какой вы умный. Даже противно. Но вы должны сказать мне всю правду. Как я вам, дорогой?

Лисообразный мужчина (узкогрудый, с рыжеватыми волосиками за ушами, очень острым носом и умом, слишком большим, чтобы им можно было с удобством распоряжаться) ответил:

– Вам, дорогая моя госпожа Дёрн, необходимо что-нибудь сладенькое. Сахар, плохая музыка – для начала сойдет и это.

Черноглазая дама – губы чуть приоткрыты, зубы поблескивают, как жемчуга, глаза, полные живого воодушевления, не отрываются от лисьего лица перед нею – стиснула нежные ладони у своей клиновидной груди.

– Вы совершенно правы! О, как вы правы! – бездыханно произнесла она. – Абсолютно и сверхъестественно правы, блестящий, блестящий вы человечек – что-нибудь сладенькое, вот что мне требуется!

Между тем господин Акрлист посторонился, уступая место облаченному в львиную шкуру длиннолицему господину. Голову и плечи его покрывала черная грива.

– Несколько жарковато здесь, не правда ли? – сказал молодой Пустельган.

– Помираю, – ответил ему мужчина в шкуре.

– Тогда зачем же? – спросила госпожа Дёрн.

– Я думал, будет костюмированный бал, – ответил ошкуренный, – впрочем, жаловаться грех. Все здесь очень добры ко мне.

– Что не мешает вам излучать тепло, – заметил господин Акрлист. – Почему бы вам ее просто не снять?

– У меня под ней нет ничего, – ответила львиная шкура.

– Какая прелесть, – вскричала госпожа Дёрн, – я вся трепещу от восторга. Кто вы?

– Но, дорогая моя, – ответил лев, уставясь на госпожу Дёрн, – не могли же вы…

– Что, о Царь Зверей?

– Неужели вы меня не помните?

– Ваш нос навевает мне смутные воспоминания, – подтвердила госпожа Дёрн.

Господин Прут выставил голову из облака дыма. И принялся ее поворачивать, пока та не оказалась щека к щеке с головой господина Пустельгана.

– Что она говорит? – спросил Прут.

– Она стоит миллиона, – сказал Пустельган. – Живая, сладкая, ах, что за дивная игрушка.

– Игрушка? – заинтересовался господин Прут. – Это как же?

– Вы не поймете, – ответил Пустельган.

Лев почесался – не без определенного шарма. После чего обратился к госпоже Дёрн: